Ах, гостиница моя, ты гостиница, На кровать присяду я, ты подвинешься. Занавесишься ресниц занавескою. Я на час тебе жених, ты невестою…
Юрий Кукин. Гостиница
Монах, большой, как слон, в рубахе навыпуск и в китайских матерчатых тапочках с драконами, слегка раскачиваясь на ходу, не торопясь подходил к «Братиславе», самой крутой городской гостинице. На плацу перед входом рдела круглая клумба с красно-оранжевыми каннами, ее окружали несколько дизайнерских скамеек с узорными боковинами и ножками в виде львиных лап. На одной из них сидел некто с виду бомж и держал в руке бумажный стаканчик — делал вид, что пьет кофе, понял Монах. Он пошарил по карманам, выгреб мелочь и, проходя мимо, бросил в стаканчик. Бомж пробормотал что-то вслед, Монах, не оборачиваясь, величественно отмахнулся: не стоит, мол, благодарности.
Леша Добродеев уже танцевал в нетерпении перед входом. Завидев Монаха, он замахал руками и закричал:
— Привет, Христофорыч! Гоша и барышня на точке, сейчас все провернем.
Монах степенно подошел, сказал:
— Добро, Леша. День-то какой, а? Прохладно, ветерок. Похоже, жара спала.
— День? Ветерок? — удивился Добродеев. — Не заметил. Пошли, Христофорыч. Гоша сопротивлялся, но я его уломал.
— Небось стихи пишет, — предположил Монах. — Обещал напечатать?
— Нет, он спец по патиссонам.
— Патиссонам? — удивился Монах. — Это вроде летающих тарелок? Ну и?.. Ты собираешься купить у него рассаду?
— Нет, я напишу о гигантском овоще по имени «Братислава», у нас скоро день города и конкурс, Гоша мечтает победить. Он у нас известный юннат и селекционер.
— Понятно. Кстати, о писателях. Мне твой писатель понравился… как его? Сунгур?
— Сунгур. А жена? — хихикнул Добродеев.
— Жена… — Монах вздохнул. — Жена хороша. Хотя красивая женщина с мозгами — взрывоопасная смесь. Да и характерец термоядерный. Опасная личность.
— А то! — Добродеев снова хихикнул.
— У вас что-то было? — спросил Монах — ему было интересно, соврет Добродеев или нет.
— Ну-у… — протянул Добродеев, как бы колеблясь и давая понять, что было, но он, как человек порядочный… и так далее.
— Понятно, — хмыкнул Монах, с ходу просекший добродеевское вранье.
— Да ладно, — сказал Добродеев. — Ну, не было, но, сам понимаешь, будь я понастойчивее…
— Понимаю. Хорошо, что я не женат, а ты, Лео, скользкий тип.
…Их ожидали. Хрупкий небольшой суетливый Гоша и большая степенная горничная Люба. Девушка отперла дверь тридцать шестого номера.
— Мы никого не заселяем, прокуратура не разрешает. Забрали его вещи, бутылку от шампанского, стаканы. Слава богу, хоть не опечатали, а то и так слухов полно. Кстати, спасибо за статью, Леша, — говорил Гоша.
— Я же деликатно, — сказал Добродеев. — Без живописных деталей. Я же понимаю.
Гоша щелкнул кнопкой. Вспыхнул свет. Они сгрудились на пороге.
— Вот здесь он лежал, — прошептал Гоша и потыкал пальцем в пол. — До сих пор, как вспомню, прямо волосы дыбом. Спать перестал, поверите? Головой к окну, в махровом халате, а на халате черные пятна. Вот здесь и здесь! — Он похлопал себя по груди.
— Можно войти? — спросил Монах.
— Только осторожно. Люба, можешь идти, я сам закрою. Никому, поняла?
Девушка молча исчезла.
— Что-нибудь уже известно о нем? — спросил Монах, обегая взглядом комнату. Вид комнаты был зловещ и неряшлив: здесь не убирали с того самого дня, кровать не заправлена, на полу валялась одежда; штора была полузадернута, отчего в помещении царил неприятный полумрак. Монах подошел к окну, выглянул и увидел давешнего бомжа.
— Там у вас беспризорник, — сказал, поворачиваясь к Гоше.
— Где? — Гоша тоже выглянул. — Этот? Это не беспризорник, это Ларссон Андерс, живет у нас.
— Ларссон Андерс? — обрадовался Добродеев, отводя гардину. — Тот самый?
— Кто такой Ларссон Андерс? — разумеется, тотчас спросил Монах.
— Шведский миллионер, — сказал Гоша. — Доктор социологии. Строит собачий приют, защитник животных. Хороший, душевный человек, живет в люксе за триста евро в сутки. Вот только одевается как-то нестандартно, его все принимают за бомжа.
— У нас есть люкс за триста евро в сутки? — удивился Добродеев.
— Для шведа есть, — сказал Гоша. — К нему такие кадры ходят, ужас! Одна ведьма чего стоит.
— Ведьма? Настоящая?
— Самая настоящая, ветеринар по профессии. Зовут Саломея Филипповна Гурская, прямо переодетый мужик, рост под два метра. — Гоша поежился. — Как глянет, аж слабость в ногах. — Он рассказывал с удовольствием, жестикулируя, закатывая глаза, так как вообще любил поговорить.
— Я с ней знаком, — заметил Монах. — Интересная личность[3].
— У нее внук — президент клуба фэнтези «Руна», — заметил Добродеев.
— «Руна»? — переспросил Гоша. — Не слышал. И еще всякие активисты с приветом. Собираются у него в номере, если дождь, или на скамейке, если погода. Вон, сидит и ждет, пьет кофе из автомата.
— Кофе… — пробормотал Монах. — А я еще удивился, думал, показалось.
— Показалось? — не понял Добродеев.
— Он сказал: сенк ю!
— Тебе сказал? За что?
— За то, — загадочно ответил Монах. — Сказал и сказал. Гоша, вы не против, если мы тут немножко осмотримся? — обратился он к администратору.
— Только по-быстрому, ребята, а то, сами понимаете, вдруг приспичит кому из следаков…
— Кто ведет дело?
— Вроде Поярков… но это между нами, я вам ничего не говорил.
— Почему? Тайна следствия?
— От них лучше держаться подальше, — туманно пояснил Гоша. — Ладно, я пошел. Вернусь через десять минут. Вы тут поаккуратнее. Хватит?
— Хватит. Спасибо, Гоша. Как его звали, говоришь?
— Дмитрий Ильич Суровец, из Зареченска, бизнесмен, вроде торгует медаппаратурой. И главное, женщина приличная на вид! Куда мы катимся, уму непостижимо! — Гоша осуждающе покачал головой. — Ладно, ребята, я побежал. — Он махнул рукой и исчез. Монах и Добродеев остались одни.
— Итак, — деловито начал Монах, — что нам уже известно? Он привел к себе женщину, ее видела обслуга. Раз. Она оставалась с ним около полутора часов, потом ушла… предположительно, так как ее видели в холле около двенадцати. Средних лет, в темном плаще, не из «этих», то есть вполне приличная. Это два.
