– А… – Саша чуть было не сказал: «А х… его знает!», но передумал, поскольку общение с офицером настраивало по крайней мере на высокий штиль. – Может быть, ваше «хранилище» как-то соприкасается с моим?
– Значит, все-таки не в голове?
– Выходит – так… А почему не в голове?
– Потому что моя грешная голова была прострелена шальной пулей, дорогой Александр. В самый канун Рождества одна тысяча девятьсот восемнадцатого года…
– Ого!
– Да, именно «ого». Или в начале второго года Большевистской Эры. Хотя, как я теперь знаю, следовать примеру французов наши доморощенные рэ-эволюционеры все-таки не стали… По крайней мере, последним из того, что я помню, был выстрел и чрезвычайно болезненный удар в висок, после которых все померкло… А начал себя ощущать я уже здесь.
– Так вы…
– Совершенно верно: покойник, – бесстрастно подтвердил ротмистр. – Поэтому никакого хранилища памяти у меня в голове быть просто не может.
– А вы сами-то как? Существуете или просто мне кажетесь? – Александр внезапно понял, что давно уже сидит напротив так же сидящего в каком-то вычурном кресле (тоже рисованном) Ланского.
– Мыслю – следовательно, существую, – последовал ответ. – Кажется, это сказал Декарт[6]… Должен, кстати, сделать вам комплимент: мне, чтобы начать ориентироваться в этом вот винегрете, – кивок на движущиеся фигуры, – потребовалось гораздо больше времени, чем вам. Даже, каюсь, я поначалу решил, что очутился в аду… На рай все это, согласитесь, походит мало. У вас определенные способности, молодой человек!
– Но…
– Понимаете, в старину существовало поверье, что привидения – это души людей, которые не доделали какие-то важные дела на Земле и поэтому не могут успокоиться на Том Свете. В раю или, скажем, в аду. Какие-то долги, беспокойство за родственников… Месть, например. А что, месть очень даже важное дело! Я с некоторых пор ловлю себя на мысли, что отлично понимаю тень отца Гамлета.
– Тоже хотели бы кому-нибудь отомстить?
– Не совсем так… Вы понимаете, конечно, что все, кому бы я хотел отомстить лично, давно уже покоятся в могилах или в других малоаппетитных местах, учитывая наш с вами опыт потустороннего существования…
– Но я-то не умер!
– Конечно, конечно! Боже упаси! Иначе наше с вами общение либо совсем не состоялось бы, либо имело совершенно иной характер…
– Тогда что?
– Счет, дорогой мой Александр Игоревич. Личный счет, я бы сказал…
2
Саша открыл глаза и долго глядел в потолок, не понимая, где находится. Лишь спустя некоторое время взгляд нащупал знакомую лепнину высокого потолка, вычурную бронзово-хрустальную люстру, тяжелые шторы…
Если честно, то он всегда был против оформления городской квартиры в таком вот помпезном стиле. Чертову уйму «зелени» сожрали все эти потолочные плинтуса «под ампир», стеновые панели, тиражированные, по словам продавцов, с подлинных версальских, штучный паркет, ореховые двери с золотыми финтифлюшками… Но все это меркло перед люстрой, прикупленной на аукционе за вообще астрономическую сумму. Не этой, правда, а той, которая в гостиной. Эта подешевле – из антикварного салона. Танька, зараза, выбирала, швыряла баксы на ветер!
Сколько раз Александр давил в себе глухое раздражение, глядя на все это «буржуйское барахло» и невольно подсчитывая в уме, на что можно было пустить деньги, выложенные за ту пару старинных подсвечников или эту мраморную каминную плиту из взаправдашнего рыцарского замка в бывшей Восточной Пруссии, вывезенную контрабандой через две границы. Станки, там, финские или часть поточной линии… А тут висит или стоит без толку – только пыль собирает!
Но сейчас все это пошлое великолепие означало только одно: он у себя дома, а вся привидевшаяся ему фантасмагория – не более чем сон, бред сивой кобылы. А значит – могло лишь радовать.
Саша привычно опустил руку на кровать рядом с собой, ожидая ощутить гладкое теплое плечо дремлющей Танюхи, но ладонь коснулась лишь смятой простыни.
«Уже встала, что ли? Непохоже на мою засоню…»
Но постель стелили явно на одного, и на второй половине огромного супружеского ложа не наблюдалось даже следа человеческого присутствия.
«А фиг с ней! Наверное, опять вчера повздорила со мной пьяным и к мамаше срулила!..»
Александр выскользнул из постели, с некоторым удивлением переждав мимолетную дурноту (да, перебрал вчера, похоже, не по-детски!). А заодно и отметив, что облачен, по совершенно не свойственной ему моде, в «семейные» трусы вместо привычных плавок. Больным зубом заныл левый висок, и поэтому, первым делом мужчина направился в душ – ледяная вода всегда отлично помогала ему от последствий всяческих излишеств.
Одной из достопримечательностей огромной ванной комнаты было зеркало во всю стену: Сашина подруга обладала всеми параметрами фотомодели (она ей в прошлом, собственно, и была, разве что трудилась не всегда в соответствии с профессией), поэтому обожала любоваться собой в мыльной пене и без оной. Да и не только она одна… И как раз зеркало выбило Александра из колеи напрочь!
«Это же не я! – замер он перед полированным старым стеклом, с замиранием сердца вглядываясь в чуть туманную глубину, узнавая и не узнавая осунувшееся желтоватое лицо под коротко стриженными – он так не стригся уже лет шесть – волосами. – А откуда эта седина на виске? А эти усики? Отродясь не носил усов!..»
«Мне показалось, что так вы будете выглядеть мужественнее, – прозвучал в мозгу немного смущенный голос. – Да и вообще…»
«Черт! Неужели глюки продолжаются? Я все еще сплю?»
«Если не ошибаюсь, то «глюки» – это галлюцинации? Нет, я не галлюцинация, а вы не спите…»
– Черт. Черт, черт, черт и черт!
«Прекратите чертыхаться, Александр. Вы ведь православный христианин. Вон, даже спите с крестиком на шее!..»
Саша инстинктивно тронул крестик на золотой цепочке (какой там «гимнаст» – вполне скромный православный крест, хотя и золотой!), и, странное дело, – холодный кусочек металла немного успокоил его, словно прикосновение материнской руки.
«Значит, вы никуда не пропали? По-прежнему сидите у меня в голове?»
«Мы же уже выяснили, что общались друг с другом вовсе не в вашем мозгу. Не помните?»
«Откуда усы? Ладно – стрижка, а усы ведь за день не отрастишь…»
«Почему за день? После автокатастрофы вы больше месяца пробыли без чувств. В коме, если по-новому».
«Месяц?!!»
«Если быть точным – тридцать восемь суток. Чего же вы хотели… перелом костей черепа, тяжелейшее сотрясение мозга с кровоизлиянием… Вы, вообще-то, могли так и остаться в состоянии овоща до конца дней. Скажите спасибо…»
