Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147
Косвенное подтверждение этой догадке я обнаружил, когда получил разрешение на выезд. Мне вернули документ, выданный мне в посольстве, своего рода разрешение на въезд, которое я в свое время передал в ОВИР. Я обратил внимание, что в верхнем левом углу был написан порядковый номер. Эти цифры я истолковал как номер страницы – 107. Таким образом, в деле было еще как минимум 106 других страниц, документов, свидетельств, экспертиз и всякого рода справок. 107 страниц в деле юноши девятнадцати, почти двадцати лет указывали, что была проделана серьезная работа, причинившая работникам соответствующих организаций немало головной боли. Вскоре я услышал от одного из бывших комсомольских руководителей, что осенью того года он участвовал в закрытом всесоюзном совещании руководства комсомола, где проходило закрытое обсуждение моего случая. Они пытались оценить это явление, понять его и решить, что следует делать в такой ситуации, если она будет повторяться.
Время шло, и я раз за разом подавал апелляции в более высокие инстанции. Я считал, что, прежде чем обращаться на Запад, нужно было исчерпать все возможности решения проблемы внутри страны. У меня не было особых надежд на то, что мои просьбы будут удовлетворены, но мне было важно собрать как можно больше фактов о действиях властей в моем случае. Тем временем прошел год, и я принял решение перейти к следующему этапу своей борьбы, на этот раз решающему.
6
Уже шел 1968 год, и я решил попытаться, чтобы обо мне стало известно за границей. Когда я в очередной раз подавал заявление об отказе от гражданства, я сделал с него девять копий. Эти копии я разделил на три группы. К каждому экземпляру я приложил письмо. Все эти письма предназначались для разных газет. По передачам «Голоса Израиля» у меня сложилось впечатление, что самая важная газета в Израиле – это «Давар». Предполагаю, что «Давар» действительно была самой главной газетой для тех, кто вел тогда передачи «Голоса Израиля» на русском языке. Все газетные обзоры начинались с публикаций «Давар», потом «Ла-Мерхав», а за ней «Ха-Цофе». «Маарив» и «Едиот Ахронот» упоминались крайне редко, а «Ха-Арец» не упоминалась почти вообще. Тогда я не знал, что содержание передач определялось «Нативом». Поэтому мое первое письмо было предназначено для газеты «Давар», второе для лондонской «Таймс», а третье – для «Нью-Йорк таймс». Я решил передать эти письма иностранцам и надеялся, что они согласятся вывезти их за рубеж.
Сначала я пытался сделать это с помощью дипломатов. В течение целого месяца я вел наблюдения за автомобилями с дипломатическими номерами и мог неплохо распознавать машины основных посольств. Однажды я заметил машину греческого посольства и последовал за дипломатом, который зашел в магазин. Я подошел к нему и спросил по-английски: «Вы из греческого посольства?» Он испуганно посмотрел на меня и пробормотал: «Да». Я сказал, что хотел бы передать на Запад несколько писем, и спросил, сможет ли он взять их у меня. Он спешно ответил: «Нет-нет!» – и убежал. Я понял, что действовал не только наивно, но и попросту глупо. Это выглядело как самая настоящая провокация. Советский человек подходит к человеку на улице и как бы совершенно естественно обращается к нему, как к работнику посольства, и просит взять какие-то письма и вывезти их за рубеж. Я сильно разозлился на себя из-за такой глупости. Когда я уже служил в «Нативе», то всякий раз повторял работникам четкое указание: никогда не брать ничего у людей на улице. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, что бы ни случилось. Я предупредил их: любой, кто нарушит это распоряжение, немедленно будет отправлен обратно в Израиль. Ожидание любых провокаций со стороны спецслужб было более чем обоснованно, что могло привести к самым разнообразным и неожиданным осложнениям, как политического, так и профессионального и личного характера.
Вторую партию писем я собирался передать через посольство Великобритании. Я снова провел наблюдение за посольством, чтобы выяснить порядок входа в посольство. На этот раз я решил сойти за иностранца. Я отправился в одну из центральных интуристовских гостиниц в Москве – «Метрополь». В киоске гостиницы продавались иностранные газеты, как правило, иностранных коммунистических партий. Я знал, что воскресные выпуски были с цветным приложением на превосходной бумаге, которые по внешнему виду резко отличались от серых советских газет. Мне пришлось ждать несколько недель, пока в продаже не появился воскресный номер. Советская цензура не выпускала в продажу эти приложения, если там было что-то, о чем, по ее мнению, советскому читателю не стоило знать. Наконец мне удалось купить воскресный номер с приложением газеты французских коммунистов «Юманите».
Отправляясь в британское посольство, я надел импортный плащ, повязал на шею шарф и поднял воротник, чтобы выглядеть не как средний советский гражданин. И к тому же начистил ботинки до блеска. Газетное приложение я зажал под мышкой, чтобы была видна латиница и цветные иллюстрации. Я подошел к воротам посольства уверенным шагом и даже не взглянул на милиционера. Краем глаза я увидел, что милиционер бросил на меня взгляд и тут же отвернулся. Вероятно, иностранная газета и мой уверенный вид сделали свое дело. Согласно правилам, милиционеры не проверяли иностранных граждан, входивших в посольства. Я вошел в здание посольства. В центре вестибюля была стойка, там сидела сотрудница посольства. Я спросил, где можно оставить материал для корреспондента газеты «Таймс». Она показала мне на ячейки для прессы. Я нашел бокс, на котором было написано «Таймс», и вложил туда три письма. Потом я задержался на пару минут, рассматривая газеты. Долгое время я думал, что советские власти не знали о моем посещении британского посольства. Однако в конце концов мне стало известно, что входы во все посольства были под постоянным видеонаблюдением. Просматривая видеозаписи, спецслужбы должны были обнаружить мой визит.
В течение нескольких недель я бродил по московским улицам, держа при себе еще одну пачку писем и ожидая удобного момента. Однажды вечером я увидел группу студентов у ресторана «Арагви». Я спросил по-английски, откуда они. Студенты ответили, что они из Германии. Я спросил, из какого города. Один из них ответил: из Гамбурга. Значит, они из Западной Германии. Я выбрал парня, который выглядел более уверенным, независимым и расторопным. Я обратился к нему, сказав, что мне нужно с ним поговорить и попросил его отойти со мной на минуту. Он последовал за мной. Я объяснил ему, что я еврей, пытаюсь выехать в Израиль, а власти не выпускают меня, и у меня есть письма, которые нужно отправить в Израиль, США и Великобританию. Я спросил, готов ли он мне помочь. Немец ответил: «Никаких проблем, давай письма». Я вручил их ему. Уже в Израиле, в «Нативе», я узнал, что мои письма пришли из Германии.
Через несколько недель я получил уведомление о посылке из Израиля. Сломя голову я помчался на почту. В посылке была пластинка израильской певицы Геулы Гиль с детскими песенками. Почтовое отправление было сделано от ее имени, и я понял, что мои письма дошли. Это был первый сигнал о поддержке после почти годового отсутствия какой-либо связи с Израилем из-за закрытия посольства. После разрыва дипломатических отношений между Израилем и СССР я время от времени посещал посольство Нидерландов, которое представляло интересы Израиля в СССР. В первый раз я прорвался туда, как обычно, а потом снова была разборка с милиционером. Впоследствии я заметил, что милиционеров из израильского посольства перевели к голландскому. Мы уже знали друг друга, и я заходил в посольство Нидерландов без всяких проблем, иногда я даже беседовал с милиционерами на входе. В голландском посольстве я встретился с консулом, проинформировал его о моей ситуации и попросил передать информацию обо мне в Израиль.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147
