Книга Музей обстоятельств - Сергей Носов

Демон обмана оставил Невский проспект. Когда же это случилось? Не тогда ли, когда сгинули в Лету коварно фыркающие фонари, готовые исподтишка обрызгать маслом сюртук зазевавшегося пешехода? И не в тот ли никем не отмеченный исторический час, когда заглядывать дамам под шляпки потребность пропала – за досадным исчезновением этих шляпок самых невероятных фасонов, некогда невесомым облаком паривших над Невским проспектом и украшенных черт знает чем – мантоньерками ли, баволетками ли?.. Или это случилось вчера – во время очередной смены градоначалия, когда город, который устал, устал, наконец, пугаться своей же усталости? Юбилей позабылся, и смылся макияж с фасадов домов. Раз дома́ как на духу, то уж люди тем более. Это где-нибудь на проспекте Московском, или в Свечном переулке, или на площади Пролетарской Диктатуры (почему-то сохраняющей имя свое в отличие от улицы Гоголя) – да хоть где угодно: на рынке Сенном! – встретив кого бы то ни было, можешь задаться вопросом: а кто ты, собственно, есть и что ты, собственно, делаешь тут? – но на Невском проспекте такой вопрос неуместен. Сегодня на Невском проспекте каждый является тем, кем он является. И каждый является на Невский проспект за тем, за чем он является. С одного взгляда все видно – все явлено всем. Каждый равен себе самому: клерк – это клерк, приезжий – это приезжий. Вот шопингу предающиеся – муж и жена (поиск подарка: обойдут все и купят в конечном итоге чайник со свистком и пластмассовой ручкой). Из антикварного магазина выносят консоль красного дерева (что-то будет стоять на консоли?), черный «Maybach» уже разинул багажник. Встретились две дамы, обнялись – о чем говорят? – о кремлевской диете. Велосипедные акробаты, умеющие на заднем колесе пронзать толпу, никого не задев, налетают, будто налетчики, чтобы тут же исчезнуть. Пары влюбленных; комбинаторика ориентаций; репрезентация индивидуальностей. Респектабельный муж на Невском проспекте преподносит себя с той же непосредственностью, что и городской сумасшедший. Словно на подиум, выходят на Невский проспект пионеры моды, в их глазах – отрешенность. Странным образом имеют они отдаленное сходство с людьми-бутербродами: и те и другие, во-первых, всегда на ногах и гуляют одними маршрутами, во-вторых, выражают идеи, даже рта не открыв, ну и, в-третьих, с помощью тела. Впрочем, став бутербродом с двусторонней рекламой каких-то там фирм (кто бы это читал?), человек остается собой, выраженьем лица отрицая пафос рекламы. Человек-бутерброд парадоксальнее всех на Невском проспекте – отголосок (едва ль не единственный) гоголевских фантазмов. В остальном же реклама, отметим, корректна: обещают блокбастер – будет блокбастер. Здесь все просто, легко: вам предложат простое решение импорта груза, позовут на концерт. В моду входят безголовые манекены, на редкой витрине манекен с головой, и то верно: голова отвлекает от главного. Нищие здесь помнят о месте под солнцем. Кто обладает увечьями, демонстрирует их; остальные, получая мзду, не скрывают, что отдают долг не столько судьбе, сколько профессии; профессионализм и тех и других почти вызывающ. А если ветром сюда занесет какой-нибудь лохотрон, имейте в виду, на лбу у каждого мастера будет написано, кто он. Обмануться на Невском может лишь тот, кто сам того хочет. Исключенья курьезны. Скажем, один иноземный турист, ужасно порочный во взглядах на женщин, оказался способным вообразить самую непотребную невероятность, узрев на Невском проспекте томящихся вдоль стен чаровниц, чья униформа была украшена бейджами «Юля», «Оксана», «Марина», – откуда же знать ему здешний обычай – выходить продавцам-консультантам на воздух, на солнышко, чтоб покурить?.. Нет, гостям Петербурга чаще видится Невский проспект в истинном свете. Что красавицы наши всех на свете красивей, ими принято за постулат, однако сколько ж можно об этом?.. довольно! – взгляните, взгляните: идут иноземные гости!.. Соблюдая инструкции, надежно убрали кредитные карты, телефоны, документы и деньги и, перекинув сумки с плеча на плечо через шею, полагают себя готовыми к внезапной атаке промышляющих здесь цыганят – такой бесплатный экстрим, небольшой бонус от гостеприимного города; если же событие не состоится, иные покинут Невский проспект с ощущением легкого разочарования. Вспоминаю, как однажды (лет десять назад) я встретил на Невском проспекте Солженицына. Настоящего то есть, живого. Он с женой был – стояли у спуска в подземный переход, наверное, назначили встречу кому-то. В десяти шагах от них играли на гитарах и пели, играющим и поющим внимала публика. Солженицын с женой был один, без ансамбля – никого рядом, кроме жены; улыбался, был в бороде, некоторые прохожие узнавали и, проходя мимо, здоровались. Обратный пример (по признаку одушевленности): восковой Депардье. Отправленный на панель в качестве приманки на выставку ему подобных, он честно корреспондирует нам дистанцию между собой и оригиналом, ибо где же вы видели Депардье в мятых брюках и грязных ботинках? Этот по-настоящему ненастоящий, о чем и заявлено честно, открыто – посредством брюк и ботинок. Все без обмана. Демон обмана покинул Невский проспект, феи очевидности царствуют здесь. Метафизика ушла на обед. Никто никому не припишет ложных намерений, мыслей, идей. Вон господин в круглых очках, вкушающий кусок любительской колбасы, – думает ли он о судьбе художника в России, когда глядит на памятник Гоголю, на который села ворона? Ответит любой: он думает об орнитологии, о птичьем гриппе, о том, что мало на Невском проспекте пернатых, вот только чайки летают над крышами зданий, и то ближе к Фонтанке, а где ж воробьи? И те же вороны, кроме этой – одной? И главное, голуби где? Последних особенно мало. Их убыль отражается в статье городского бюджета по части экономии моющих средств, как в отношении отдельно взятой головы условного монумента, так и суммарно – по всему поголовью. Памятники не могут позволить себе заблуждаться, и чистотой головы монументы не купишь, не проведешь. На бронзовых лицах обоих героев битв с Бонапартом тень едва уловимой тревоги – чувствуют оба: что-то в мире не то, что-то с Природой случилось. А вот Гоголь, совсем молодой (в смысле возраста монумента), отвернулся от Невского вовсе – влево смотрит и вниз. Нос воротит от Невского Гоголь – насколько ему позволяет ориентация массивного тулова относительно всеобщей коммуникации Санкт-Петербурга. Словно думает Гоголь: «А Гоголь ли я?» – и: «А Невский ли это проспект?» Да, пожалуй, что Гоголь, сходство в принципе есть, хотя в целом вопрос не бесспорный. Условимся: Гоголь. А вот то, что Невский проспект это Невский проспект – тут вне всяких сомнений (а иначе о чем наша песнь?). Только Невский другой. А ну-ка, представим: не человек-бутерброд, удрученный щитами с рекламой, но товарищ его по труду – сизый нос из папье-маше, вот такой высоты, вот такой ширины!.. Едва передвигая ногами в стоптанных башмаках, он идет, покачиваясь, по Невскому проспекту и несет на себе табличку с призывом полюбить новейшее средство от насморка. Если б Гоголь увидел, отвернулся бы резче еще – вплоть до слома бронзовой шеи: с ними редко такое бывает, но порой и они, монументы, склоняются к суициду. Мы – живые, подвижные, мы охотно глядим и на то, и на то, и на это – но ведь странное дело – нас ничем не проймешь!.. Доводилось ли вам замечать, что на Невском проспекте не принято удивляться? – принимается все здесь как должное!.. Тот же нос, вернее, как раз и не тот. Появись настоящий на Невском проспекте, раздувающий огромные жадные ноздри – важный Нос в генеральском мундире, – кто же скажет, что это не нос? Кто ж глазам своим не поверит?