Чтобы лучше вникнуть в то, что происходит в детдоме, Лунев решил использовать свои обеденные перерывы для знакомства с персоналом. Общаясь со слесарем и поварихами на отвлеченные темы, он старался найти хоть какую-то зацепку, которая подсказала бы, что имел в виду Горелов. Но из слов тех, с кем Луневу довелось поговорить, он усвоил одно: воспитанники детского дома накормлены, обеспечены всем необходимым и, насколько это возможно в их случае, счастливы. Ему не удалось заметить ни одной подозрительной детали. Тогда Лунев решил перейти к общению непосредственно с самими детьми. Но это оказалось не так просто, как он думал.
Дети в детском доме делились на две категории. Одни, так сказать, были продвинутые. Они учились по общеобразовательной программе, читали интересные книги и имели неплохую успеваемость. Среди них попадались даже довольно одаренные, которые играли на музыкальных инструментах и слаженно пели хором. К сожалению, таких питомцев было меньшинство. Пообщавшись с ними, Лунев услышал от них лишь подтверждение слов персонала: жизнь в детском доме идет гладко, как по маслу.
Но основная масса здешних воспитанников относилась ко второй категории, имеющей множество нарушений психики и пониженный уровень интеллекта. Таким детям было не дано блистать на уроках или разговаривать со взрослыми о прочитанных книгах. Все, что было возможно, – это обучить их элементарному чтению, простым бытовым действиям и легкому труду. Дать, так сказать, базу, необходимую для жизни. Как ни старался Лунев, но расспросы таких детей ни к чему не привели. Они лишь лепетали что-то невнятное или замыкались в себе.
Ненамного больше пользы принесло и общение с няней Еленой Горобий и воспитательницей Татьяной Малаховой. В ответ на вопросы Лунева они недоуменно пожимали плечами, мол: «А что у нас может быть не так?» Получалось, что все были довольны: и воспитанники, и воспитатели. Следовательно, Горелов написал это письмо в приступе белой горячки? Или у него была нездоровая фантазия? Еще он мог хотеть кому-то отомстить, рассказав генпрокурору вымышленную историю об ужасах детского дома «Парус». И было бы это похоже на правду, если бы не одно но, заключавшееся в том, что Горелов погиб. С большой долей вероятности он был убит. За что? За поклеп? Это вряд ли.
Во время одного из обеденных перерывов Лунев решил ненавязчиво выяснить у Алены, что она думает о Горелове. Он направился к ней. Целый день его преследовал неистребимый запах тушеной капусты, от которого было невозможно спрятаться даже в самом укромном уголке. Теперь, когда Лунев шел по длинному коридору, покрытому оранжевым линолеумом, запах стал просто невыносимым. Вместо чувства голода, которое должно было возникнуть от ароматов еды, к горлу подступала тошнота. Лунев с детства ненавидел тушеную капусту, которой почему-то всегда обильно кормят в детских учреждениях.
Миновав коридор, Лунев оказался возле приоткрытой двери в кабинет, где могла находиться Алена. Он легонько толкнул скрипнувшую дверь. Алена действительно оказалась внутри. Здесь аромат свежезаваренного кофе наконец перебил запах еды, мучивший Лунева. Он заметил на столе красную чашку с дымящимся напитком. Но сама Алена стояла у окна, за которым кружились крупные легкие снежинки. Она задумчиво покачивалась из стороны в сторону в такт музыке, звучавшей у нее в голове. Можно было подумать, что Алена держит на руках младенца, которого нужно убаюкать.
– Гм-гм, – кашлянул Лунев, перешагнув порог. – Не помешаю?
Алена вздрогнула, словно ее разбудили, и обернулась.
– Нет, конечно. – Она вымученно улыбнулась бледными губами. – Я могу тебе чем-то помочь?
– Я тут хотел спросить… – Смутившись, Лунев провел ладонью по коротким волосам. – Возможно, мой вопрос тебе покажется странным, но… Что ты думаешь о Горелове?
Несколько секунд Алена удивленно разглядывала лицо Лунева, как будто хотела спросить: «Ты серьезно считаешь, что я буду говорить с тобой о нем?» Потом напряжение в ее лице сменилось не то безразличием, не то напускным спокойствием и она ответила:
– Дима был хорошим человеком. Он мне всегда нравился.
Она произнесла это таким тоном, как будто Лунев спросил ее о чем-то слишком личном, куда ему не стоило лезть. Он заметил, как Алена опустила глаза, стараясь скрыть выступившие слезы. Переборов неловкость оттого, что доставляет ей дискомфорт, он все же решил не отступать.
– А ты не замечала, что Горелов в последнее время как-то странно себя вел? – спросил Лунев как можно мягче.
– Замечала, – кивнула Алена, на этот раз смутившись. – Дима и в самом деле в последние дни был чем-то встревожен. Но я не стала лезть ему в душу. – Она покачала головой. – Мало ли что. У каждого есть право на личную жизнь.
После этих слов у Алены между бровей появилась скорбная морщинка и девушка снова отвернулась к окну.
Лунев понял, что разговор вызвал у Алены не самые приятные эмоции, но не понимал почему. Потоптавшись немного за ее спиной, он посмотрел на ее слабое отражение в окне. У Алены было такое открытое и приятное лицо, что ей хотелось доверять. И в то же время ее хотелось опекать, как маленького ребенка. На мгновение Лунев решился рассказать ей о письме Горелова, но потом его что-то остановило. Развернувшись, он так тихо вышел из комнаты, словно боялся снова испугать Алену.
Спустя пять минут тайну ее грусти открыла уборщица Вера – крупная рыжая женщина с кожей, напоминавшей по цвету живот камбалы. На вид ей было лет сорок, но одевалась она весьма вызывающе, несмотря на свои габариты и далеко не юный возраст. Когда к ней подошел Лунев, Вера, опершись на швабру, как дачник на лопату, изучающе посмотрела на него водянистыми глазами. Услышав, в чем суть его вопроса, она очень оживилась и заговорила о Дмитрии Горелове так охотно, как никто другой. Казалось, этот разговор доставлял ей массу удовольствия.
– Дима? – Она заговорщически улыбнулась и понизила тон. – Его настроение могло зависеть только от одного человека – от нашей, хи-хи, Аленушки.
– От Алены? – Лунев не смог скрыть удивления. – Что вы имеете ввиду?
Вера сморщила нос.
– Давай на «ты» и без церемоний.
– Хорошо, – кивнул Лунев.
Улыбнувшись, Вера продолжила:
– О близких отношениях Колесниковой и Горелова у нас все знают. – Вера произнесла это особым тоном превосходства, наслаждаясь тем, что теперь в их коллективе появился тот, для кого это все еще новость. – Они были соседями по дачному поселку. Как его? «Радостный»? «Счастливый»? Нет, вспомнила: «Отрадный». Ну, и закрутился, так сказать, служебный роман. Проще говоря, шуры-муры. – Она описала указательными пальцами обеих рук несколько кругов, а потом прижала их друг к другу, словно их притянуло магнитом. – Потом между нашими голубками что-то произошло, и в результате они расстались, но остались друзьями.
«Знаю я такую дружбу, – подумал Лунев. – Сам не раз дружил. Особенно с красивыми дружбу водить приятно. А главное – никакой ответственности в таких отношениях».
Но вслух он произнес совсем другое:
