Агнес прошла мимо него, стараясь сохранять на лице спокойствие. Прислуга последовала за ней. Джослин решил, что ему лучше уйти и оставить Агнес в покое. Поспешно дожевав последний кусок хлеба, он вышел во двор, прихватив с собой кружку с пивом, которое собирался допить наедине. Но, похоже, он поторопился. Едва Джослин вышел из дома, как во двор въехал его отец, а за ним, немного отстав, — Рагнар. Было видно, что оба находятся в дурном настроении.
Железное Сердце спрыгнул с лошади и наградил помощника конюха оплеухой, за то что тот замешкался с поводьями. Он быстро направился к дому, но убавил шаг, заметив Джослина. На лице Железного Сердца проступили скулы. Он подошел к Джослину, не пытаясь скрыть своего гнева.
— Значит, был у Лестера! — проревел он. — Во всем Лондоне ты не мог найти другого места для драки! Ты позоришь меня и мою кровь!
Джослин, не решаясь взглянуть отцу в глаза, смотрел на Рагнара, все еще сидевшего на лошади.
— У меня были на то причины, — быстро проговорил он, крепко сжимая пальцами ручку кружки.
— Лестер говорит, что ты был слишком пьян. Он с радостью пересказывал мне все подробности, пока я стягивал Рагнара с потаскухи, на которой он заснул, — продолжал, по-прежнему возбужденно, Железное Сердце. — Мне, наверное, лучше было дать обет безбрачия, чем породить таких безмозглых сыновей, которые до сих пор висят у меня на шее!
— Я не был пьян, просто меня разозлили, — пробормотал Джослин.
— Еще вчера вечером, когда ты был здесь, ты знал, на что идешь. Дюжина свидетелей утверждают, что драку затеял именно ты!
Голова Джослина слегка дернулась, словно он получил по ней удар. Он ничего не ответил, уставившись перед собой. Ни за что на свете не сможет он повторить то оскорбление, которое подстрекнуло его на драку.
— И дай мне пройти! — проворчал Железное Сердце. — Я хочу пропустить немного вина, а то у меня в горле все пересохло.
Войдя в дом, он, будто раненый медведь, заревел на свою жену.
Рагнар вплотную подъехал к Джослину, нарочно не остановив лошадь, пытаясь запугать брата.
— Думаю, если ты поскорее уберешься отсюда, тебе же самому будет лучше, — усмехаясь, заметил он.
— Как всегда, ты думаешь неверно, — ответил Джослин, с ненавистью поглядывая на него.
Лицо Рагнара покрылось капельками пота. Огромный синяк красовался вокруг его левого глаза, по которому Джослин вчера ударил со всей силы. Рыжеватая бородка окаймляла плотно сжатые губы.
— Когда-нибудь я стану хозяином всех имений отца, а у тебя ничего не будет, — сказал он, стараясь уколоть Джослина. Его лошадь затопала и замахала хвостом, задев им руку Джослина, все еще державшего кружку с пивом. Джослин все-таки решил ответить:
— Ты, Рагнар, совершенно не видишь никакой разницы, совершенно не понимаешь, что значит не владеть ничем и быть ничем, — с презрением сказал он и выплеснул из кружки остатки пива на землю. — Я могу продать свой меч, но никогда не продам честь.
Казалось, что вот-вот может завязаться очередная драка, но громкий голос Железного Сердца, доносившийся из дома через открытую дверь, сдерживал обоих соперников. Рагнар посмотрел сверху на Джослина взглядом, который был красноречивее любых слов, и, сжимая пальцами поводья, развернул лошадь, направившись к давно поджидавшему его конюху. Разворачиваясь, его неуклюжая кобыла чуть не задела Джослина, заставив его отойти назад. Одним копытом она наступила на то место, куда Джослин вылил остатки пива. Он с изумлением рассматривал образовавшуюся в пыли темную ямку, затем посмотрел вслед брату. Рагнар был высок и широкоплеч, а синий бархат, из которого был сшит его костюм, должно быть, обошелся домашнему бюджету леди Агнес в несколько шиллингов.
Рагнар не мог знать, что значит заночевать у дороги, потому что тебе больше не к кому ехать. Он не знал, что значит отвоевывать каждый кусок хлеба и собирать хворост под холодным, пронизывающим до костей дождем, когда настолько от всего устаешь, что хочется просто лечь и умереть, но приходится находить в себе силы, так как от твоей жизни зависит жизнь других людей. Рагнар не знал, что такое настоящий голод.
* * *
Рагнар растерянно ходил по комнате матери, время от времени беря в руки ту или иную вещь. Агнес с беспокойством наблюдала за ним. Она все еще ощущала на своей щеке прикосновение его сухих губ. От его поцелуя отдавало вином, потом и дешевыми духами городских проституток. Она была огорчена, но не удивлена. И уж тем более она не сердилась на него. Во всем был виноват Вильям.
— Поискать какую-нибудь мазь от синяков, дорогой?
Рагнар затряс головой, рассматривая кусок ткани, лежавший на ее корзинке с шитьем.
— Нет, глаз почти не болит, — промямлил он.
— Точно?
— Да, мама.
Сейчас его голос был ровным и спокойным. Агнес вытерла о юбку свои влажные ладони. Он, повертев вышивку в руках, положил ее и подошел к окну. Она восхищалась тем, как легки и свободны его движения, как играет солнце в его светлых волосах. Было очевидно, что он унаследовал от скандинавских предков не только свое имя. Он был силен и красив, и Агнес с гордостью думала о том, что именно она родила его.
— Этого Джослина надо посадить в тюрьму, — вскипела она. — Ты ведь мог остаться без глаза.
Он, не оборачиваясь, что-то проворчал себе под нос, продолжая наблюдать, как во дворе суетится прислуга.
— Мне нужны деньги, — сказал он вдруг. — Не хочу просить у отца, тем более что он все равно мне ничего не даст.
— Сколько?
— Столько, чтобы не испытывать неудобств, пока я буду в Нормандии с войсками Лестера.
Ее сердце заколотилось.
— Ты действительно туда отправляешься?
Он ничего не ответил, но повернулся к ней, уставившись на нее недовольным взглядом. Его глаза, как и у нее, были светло-карими. При ярком солнечном свете на их лицах были хорошо заметны маленькие золотые веснушки. Только вот заплывший фиолетовый глаз нарушал красоту.
— Ты уже разговаривал об этом с отцом?
— Не то чтобы разговаривал, но он знает.
«И ничем не хочет помочь, — подумала Агнес, — а только потому, что ему не очень-то нравится Роберт Лестерский». Сейчас не нравиться может лишь то, что Рагнар рискует своей жизнью. Но она знала, что не сможет удержать сына, не сможет отговорить его. Поэтому теперь для нее самым главным оставалось сделать так, чтобы он ни в чем не нуждался.
— Сколько? — переспросила она, выискивая из ключей, висевших у нее на поясе, тот, который подходил к ее шкатулке с драгоценностями. За каждое пенни, истраченное ею, ей приходилось отчитываться перед Вильямом, но у нее еще оставалась часть приданого, которым она полностью могла распоряжаться по своему усмотрению. Вильям никогда не замечал, носит она украшения или нет, да и ей самой уже редко хотелось навесить на себя эти безделушки. А если уж на карту поставлено благополучие Рагнара, она, ни секунды не колеблясь, готова была с ними расстаться.
