И едва он касается земли, Бертран уже оказывается на нем, захватывая и поворачивая к себе голову. Он скорее срывает, чем снимает с противника шлем и бьет кулаком в железной перчатке в открытое лицо, превращая его в кровавое месиво. Англичанин не в силах даже пошевелиться. Тогда Джон Ланкастер встает и произносит:
– Вы с честью выиграли поединок, мессир Бертран, но прошу вас оставить жизнь этому человеку. Пусть его судит Господь!..
– Я поклялся Богом живым, что противник ляжет бездыханным на этом песке, если не сдастся. Но я дарю его вам, милорд, и от всего сердца.
– Благодарю вас… Вы отважно дрались и одержали несомненную победу. Вооружение побежденного теперь принадлежит вам, как и тысяча турских ливров, которыми я возмещаю вред, причиненный вашему брату. Что же до этого человека, то он будет изгнан из моего войска, потому что я не желаю терпеть предателя среди моих людей.
Сказав это, английский герцог удаляется. Тифен, зажатая в толпе, сбрасывает капюшон, едва переводя дыхание. Несмотря на холодный режущий ветер, у нее на лбу выступили капельки пота.
В тот же вечер, во время пира, с согласия городских властей устроенного Ланкастером в честь победы французского рыцаря, Тифен наконец-то оказалась лицом к лицу со своим героем, которого ей представил Рошфор. Минутку они постояли молча, рассматривая друг друга. Он – такой смуглый, такой уродливый, такой низкорослый и коренастый, и она – такая высокая и стройная. Казалось, что она светится под облаком отливающей синевой вуали, спадающей с ее островерхого геннина. Ослепленный Бертран словно язык проглотил. Ни одно сколько-нибудь уместное слово не приходило ему на ум, и Рошфор поторопился прийти ему на помощь.
– Знаешь, а ведь это мадемуазель Тифен прочитала по звездам, что ты победишь!
Он покачал головой и произнес внезапно охрипшим голосом:
– Да, знаю… Но я не поверил этому. Простите меня, сударыня, я никогда особенно не доверял ни магам, ни звездам.
– И ошибались, мессир Бертран, – улыбнулась Тифен. – Потому что ваша собственная звезда светит очень ярко и обещает множество великих дел.
– Все возможно, сударыня, с божьей помощью! Вы такая ученая, образованная, а я-то с трудом могу нацарапать свое имя… Наверное, я кажусь вам совершенным мужланом.
– Вы орудуете мечом, как архангел Михаил, и вы безупречно следуете честным путем. Нет ничего прекраснее этого!
Она улыбалась от всей души, глаза ее сверкали, как бриллианты, щеки разрумянились. И она говорила так искренне, что Бертран тоже покраснел: от радости.
– Вас прозвали Тифеной-Феей, – взволнованно прошептал он, – и я начинаю верить, что это неспроста. Как вы, прекраснейшая из всех, можете находить удовольствие в том, чтобы разговаривать со мной? Сегодняшняя победа не сотворила чуда: я не стал менее уродливым!
Тифен легонько покачала своей темноволосой головкой.
– Сердцем, мессир, вы красивее всех здесь присутствующих, а я… мне открыты человеческие сердца. Вы же знаете, – добавила она с ласковой насмешкой, – что у фей бывают странные способности…
– Я знаю, никогда ни одна женщина не сможет полюбить меня из-за моего уродства! Даже моя мать, и та меня из-за него ненавидела…
Ресницы молодой девушки чуть дрогнули, и она наклонила голову.
– А я, мессир Бертран, читаю по звездам и могу поклясться: найдется такая женщина, и она будет любить вас до последнего своего вздоха.
Они замолчали. Рыцарь и Тифен внимательно вглядывались друг в друга, чувствуя, что, если сейчас будут сказаны какие-то слова, они могут оказаться слишком серьезными. Ни тот, ни другая не решались их произнести. Наконец Бертран неожиданным даже для себя самого мягким движением приподнял руку и протянул девушке свой крепкий кулак, узловатый, как ствол дуба, чтобы та положила на него свою маленькую дрожащую ладошку.
– Соизвольте разрешить мне, сударыня, проводить вас к столу и… сидеть рядом с вами!
Она согласилась, просто кивнув своей красивой головкой. Но страшно покраснела под своей сверкающей вуалью, потому что обычно ничего не значащие слова были произнесены именно этим человеком. Как долго она ждала встречи.
В эту ночь, когда пиршество закончилось, Тифен почти до утра спрашивала звезды, соединятся ли судьбы доблестного рыцаря и его феи. Отныне в ее сердце поселилась надежда. В течение всего вечера Тифани и Бертран не расставались ни на минуту, к великому удивлению Робена Рагенеля. А когда настало время прощаться, рыцарь, низко поклонившись, попросил Тифен найти ему место в своих молитвах и… умолял о разрешении увидеться с ней снова, когда наконец кончатся сражения. Вот только придет ли конец сражениям в судьбе Бертрана Дюгеклена?
Тифен ужасно огорчилась, прочтя на небесах свой приговор: ее рыцарь очень скоро снова отправится в долгий путь. Спать она отправилась в слезах. Ей предстояло пролить еще немало слез…
Перемирие, подписанное в Бордо, освободило Ренн (а заодно и Динан) от бесконечной осады. Но если Бретани хоть на время стало полегче, то обо всей Франции этого сказать было нельзя. Дофину Карлу, который правил в Париже вместо короля Иоанна, своего отца, по-прежнему остававшегося пленником Лондона после поражения при Пуатье, приходилось прикладывать неимоверные усилия в борьбе с захватнической политикой короля Наваррского Карла Злого. Вот уж кто полностью оправдывал свое прозвище!
Дофин призвал к себе мессира Бертрана, который был настолько известен своими подвигами, что его сразу же назначили капитаном-управляющим в Понторсон, являвшийся ключом ко всей Бретани и всей Нормандии. В Мелене, где состоялось сражение с войсками Карла Злого, бретонец увенчал себя славой, затем, когда наваррские тиски разжались, вернулся очистить местность, которой управлял, от англичан, все еще досаждавших французам. Чаще всего он останавливался у аббата Никола де Витрие, своего друга, бывшего настоятелем в странном и прекрасном аббатстве, расположенном в Мон-Сен-Мишель-о-периль-де-ля-Мер.[1] Аббатство было отлично укреплено, и расположение его было самое удобное. Потому Дюгеклен, как правило, там и пребывал во время редких передышек. Отсюда можно было наблюдать за всеми окрестностями. Впрочем, нескончаемая Война за Наследство в Бретани тогда разгорелась с новой силой, и славный герцог Шарль, в свою очередь, почувствовал, как ему необходима помощь его отважного рыцаря.
Ради него Бертран снова вернулся к ратному делу, и под его ударами гарнизоны Монфора таяли, как апрельский снег. В благодарность герцог Шарль пожаловал своему рыцарю замок Рош-Дерьен, а сам, решив возблагодарить небо за дарованные победы, отправился в паломничество к мощам своего покровителя – святого Ива.
Лютой зимой 1363 года Дюгеклен встретил своего герцога, бредущего босым по снегу и несущего раку со святыми мощами от Рош-Дерьена до Трегье. Зрелище, которое никогда не изгладится из его памяти! Выполнив свой обет, герцог вновь призвал Дюгеклена «поговорить с глазу на глаз».
