Воин стиснул зубы. Проклятые Ловцы! Они так безумно фанатично верили в то, что все мировое зло исходило от их демонов. Они были безжалостны в своем стремлении уничтожить этих существ и приютивших их мужчин, и они без колебаний раздавят любого, если сочтут, что он с ними связан.
Даника не была ему другом, но они не могли этого знать. Даже сейчас они могли планировать использовать ее как Наживку, надеясь выманить его из логова.
Это меняло все.
— Она ранена? Они тронули ее?
Он сжал в руке второй кинжал прежде, чем осознал, что делает — он готовился к войне.
Люциен продолжил свой рассказ так, словно Рейес его не прерывал.
— Сопровождая душу Ловца в ад, я увидел последние пару событий из его жизни.
— Она. Была. Ранена? — отчеканил вопрос Рейес сквозь стиснутые зубы.
— Да.
Демон Боли заметался по коридорам его разума, точа когти о череп.
— Она… — губы Рейеса сжались. Он не мог заставить себя выговорить это. Едва мог справиться с подобной мыслью.
— Нет, — ответил Люциен, поняв его немой вопрос. — Она не мертва.
Хвала богам. Облегчение омыло его, усмирив ярость, плечи мужчины поникли.
— Были ли в этом замешаны другие Ловцы?
— Да.
И снова Люциен не договорил.
— Сколько?
— Один. Ему она сломала нос.
— Специально? — шокировано поинтересовался он.
— Да.
Даника, которую он помнил, была хрупкой и милой. Он не был уверен, что думать насчет теперешней тигрицы, но жизнь бы прозакладывал, что эти поступки приносили ей мученья.
— Где она?
Он отправится к ней, проверит как она, придумает, как защитить от новых нападений Ловцов, а затем покинет ее. Он не позволит себе задержаться, он даже не заговорит с девушкой. Но он должен увидеть ее, должен удостовериться, что она жива и здорова.
После этого он найдет и жестоко расправиться с оставшимся Ловцом, ответственным за ее боль. Сломанный нос — малая плата для утоления его неистовой жажды мести.
Люциен не ответил ему.
— Мы едем в Рим менее чем через неделю, чтобы снова обыскать храм. Нам необходимы эти артефакты. Уж не эту ли карту они решили разыграть?
— Знаю.
— Я хочу, чтобы Аэрон оказался здесь еще до нашего отъезда.
— Значит, ты хочешь подвергнуть опасности всю крепость. Ты хочешь наплевать на Аэроновы желания, чтобы удовлетворить свои собственные.
— Он — один из нас. Сейчас мы нужны ему как никогда.
Рейес прошагал мимо Люциена и вышел из комнаты. С тех пор как сюда переехали Анья и Эшлин, старая крепость превратилась в уютное жилище. Появились разноцветные вазы, заполненные цветами. Стены теперь были увешаны произведениями искусства, украденными Аньей, по большей части изображающими обнаженных мужчин — она обладала извращенным чувством юмора, — мебель также подверглась обновлению.
Небрежно подобранные диваны вылетели прочь — их место занял плюш и кожа. Замысловато изогнутые, полированные комоды, резные скамьи и кресла с подушками наполнили комнаты и украсили коридоры. Поначалу он с подозрением относился к женщинам. Теперь же он не знал, что бы с ним без них стало. Они стали якорем посреди бушующего шторма.
Его ботинки отбивали каждый шаг по ступеням. Он преодолел пролет третьего этажа — и внезапно остановился. С решительным видом Люциен ждал его у двери спальни.
Стоило Смерти лишь подумать об определенном месте, и он мог мгновенно перенестись туда.
— Я не отступлюсь, — заверил его Люциен. — Хотя это и порадовало бы тебя. Я не отступлюсь, как бы дело не повернулось, и знай, что я борюсь за твою жизнь.
Хмурясь, Рейс сделал шаг вперед. Плечом оттолкнул Люциена и открыл дверь в свою спальню. Направился к своей любимой коллекции оружия.
— Остальные думают так же, и они сердиты на тебя за отказ говорить об Аэроне. Я выпросил пару дней, чтобы вправить тебе мозги. После этого…
После этого они припрут его к стенке. С их точки зрения он выбрал выбрал Данику, а не Аэрона, а воин не мог предпочесть женщину другому воину. Никогда. Рейес не стал указывать на то, что Мэддокс выбрал Эшлин, а Люциен — Анью. Он не стал уточнять — опять же — что Аэрон предпочел смерть монстру, в которого превращался, и не будет рад своему возвращению в крепость. Ничего хорошего из этого не получится.
Рейес вытащил свой пистолет, проверил двадцатизарядный хромированный магазин. Полон.
— Собираешься найти ее, а затем начать палить направо и налево?
— Если понадобиться.
Рейес положил в карман три запасных магазина и коробку с патронами 45–го калибра. Кинжалы уже были прикреплены к его щиколоткам, а метательные звездочки покоились за поясом.
— Ты не знаешь, куда ехать.
— Это не остановит меня. Я найду ее.
Люциен вздохнул, громко и протяжно.
— Я могу перенести тебя к ней. Через секунду ты сможешь быть рядом и спасти ее.
«Спасти ее». Она была в опасности или Люциен пытался поймать его на крючок? Он заткнул пистолет за пояс и уперся руками в стол, покрытый бархатом, и склонил голову. Долгое время он молчал, взвешивая возможности. Тратить впустую время, разыскивая Данику, или освободить Аэрона, который уже ощущал вкус ее крови на языке?
Ни то, ни другое не нравилось ему
Рейес громко вздохнул, вторя Люциену. Его громадная кровать маячила слева, роскошная, с измятыми простынями. Он воображал Данику на ней еженощно с момента их встречи: водопад светлых волос, обнаженное, наполненное желанием тело. Соски как жемчужинки, требующие ласки его языка. Разведенные ножки, влага на…
Правда, порой эту фантазию заменял его самый большой страх, картинка, нарисованная кровью и смертью. Горло Даники перерезано, ее нагое, испачканное багрянцем тело … неподвижно. Тень этого страха станет отчетливей с освобождением Аэрона.
«Ты же знаешь, что не сможешь держать его в плену вечно. Освободи его, спаси ее, а потом охраняй».
Стать ее защитником означало, что он останется рядом с ней вместо того, чтоб уйти, как планировалось. Это увеличит возможность ее контакта со смертельно—изголодавшимся Аэроном, но, с другой стороны, ее общение с Рейесом тоже увеличится. Хотя это было и опасно, мысль была жаркой и опьяняющей, как ласка любовницы — если бы Рейес мог получать удовольствие от нежности.
Заполучить Данику… обнимать ее… Ее ангельское личико встало перед его мысленным взглядом. Громадные зеленые глаза, что смотрели на него со всей гаммой эмоций: страх, надежда, ненависть — и страсть? Небольшой, дерзко вздернутый носик. Полные розовые губы, что прокляли его на вечную муку, молчаливо обещая сладкую западню. Хрупкое тело, идеально сложенное специально для мужских объятий.
