Она уходила от полотна лишь по вечерам. Гуляла по улицам, наслаждалась летом в Париже. И каждый раз невольно оказывалась на улице Четырех Сыновей. Ноги как будто сами несли ее к небольшому театру, где почти ежевечерне давали Шекспира. За месяц Конни посетила десять спектаклей. Когда она впервые после возвращения увидела на сцене Тьери д'Ортуа, сердце ее дало сбой, но она тут же убедила себя в том, что это ничего не значит – просто память на секунду вернула ее в тот мир, когда она была еще безоглядно влюблена в своего кумира. Подумаешь, пропустило один удар, это ведь всего лишь глупое женское сердце…
Он играл по-прежнему великолепно, полностью погружаясь в мир своих персонажей. Тьери любого мог заколдовать и увести с собой в выдуманную реальность. Зал завороженно следил за каждым его движением, после его монологов взрывались оглушительные аплодисменты, во время les complementes[7] он тонул в море цветов. Смотреть на него было мучительно сладко и одновременно больно, но Констанс заставляла себя делать это снова и снова. В третий раз придя на спектакль, она стала убеждать себя, что ходит сюда ради своеобразных «прививок» от былого чувства. Надо было полностью пережить потерю, «переболеть» Тьери, как тяжелой хворью, после которой слабый, изможденный, но выживший человек возвращается к привычному образу жизни. Она собиралась выжить и после этих мучительных спектаклей забыть его навсегда. Нет, Констанс хотела по-прежнему преклоняться перед его актерским талантом, но изгнать наконец призрак д'Ортуа из своей жизни.
Это было нелегко. Порой ночью после спектакля она понимала, что даже во сне видела его – то на сцене, то в собственной постели. Иногда Конни просыпалась в слезах – ей снились объяснения, которые каждый раз заканчивались окончательным разрывом с Тьери. Но постепенно, как казалось Констанс, наступало выздоровление: она все чаще смотрела на этого человека только как на великолепного актера… А по утрам вновь возвращалась к незаконченным полотнам.
Если бы не Даниэль, она и сегодня не оторвалась бы от работы. А вот теперь он сидел напротив – спокойный, улыбающийся – и задавал вопросы, а Констанс все боялась, что беседа вот-вот коснется ее теперешних занятий. Она никогда не умела хорошо обманывать, а Дан мог с одного взгляда определить, что его младшая подруга говорит неправду. Констанс забыла поинтересоваться у Бри, насколько Дару осведомлен об их семейных делах, а ведь Брижит была частой посетительницей вечеринок в клубе Фонтеро и, судя по ее рассказам, раньше нередко меняла зеленую «хозяйскую» маску на черную или красную, позволявшую ей свободно перемещаться в толпе, знакомиться и весело проводить время в уютных «кабинетах»…
– А над чем ты сейчас работаешь? – вежливо осведомился Дан, когда им принесли заказанные десерты.
– Да так, над разным, – уклончиво произнесла Констанс, почувствовав, как к лицу приливает краска.
Ну вот, началось! Сейчас Даниэль начнет выспрашивать, а там недалеко и до такой информации, за которую любящая кузина, должно быть, выразит ей немало благодарностей! Но, к счастью, разговор потек совсем по иному руслу. Дан неожиданно вспомнил о картине, которую Конни написала незадолго до своего отъезда в Нью-Йоркскую академию искусств. Это было сразу после знакомства с Тье-ри – в те дни, когда девушка еще питала безумную надежду, что они смогут быть вместе…
– «Лицедеи» – кажется, ты так назвала то полотно? Удивительная картина… Надеюсь, ты ее не потеряла, не продала и никому не подарила?
– Нет, «Лицедеи» по-прежнему у меня, – вздохнула Констанс.
Она редко доставала эту вещь, но помнила каждый мазок и каждый штрих на ней – с этим полотном были связаны не только юношеские надежды, но и их крушение. Тогда Конни решила посвятить эту работу Тьери, но он так и не узнал о ней. В тягостный момент юная художница едва не раскроила драгоценный холст, но вовремя одумалась. Нет, он должен был служить вечным напоминанием о кратком миге ее счастья и о том, что никогда не следует доверять мимолетным радостям – они уходят, оставив за собой лишь горечь утраты и разочарования.
Это была даже не картина, а скорее набросок. Конни будто видела ее сейчас наяву. На фоне сине-голубого моря, переходящего в небо, ярко-рыжего закатного солнца и молочно-белого пляжного песка сплелись в объятиях две обнаженные фигуры – мужчины и женщины. Их лиц не было видно, поскольку губы их слились в поцелуе. Но у ног влюбленных лежали две маски. И с неба на них смотрели облака, принявшие ясные очертания масок – центральное было прорисовано очень четко, а дальше к горизонту они становились все более расплывчатыми. Двое лицедеев целовались под главными образами своей жизни, но их собственные маски были сброшены, обнажая истинную сущность каждого. В тот момент, когда Конни писала ее, картина виделась ей воплощением жизненной мудрости и отражением собственного счастья. К сожалению, оно оказалось таким хрупким!..
– Конни, ты меня слышишь? – Похоже, Даниэль уже не в первый раз задавал этот вопрос, поскольку его лицо успело приобрести озабоченное выражение.
– Да, конечно, я просто немного отвлеклась. – Констанс сморгнула, и наваждение пропало так же внезапно, как и накатило на нее.
– Тогда почему не высказываешь восторгов по поводу моей идеи? – кисло поинтересовался Дан. – Или тебе что-то не нравится? В принципе, если ты хочешь оговорить какие-то особые условия, то это можно устроить. Или ты просто не готова к этому?..
Конни замялась. Она понятия не имела, что за идею только что высказал Даниэль. Что делать? Признаться, что слушала рассеянно и попросить повторить вопрос?..
– Салют! – На соседний с Констанс стул уселась Брижит и тут же потянулась через столик поцеловать Дана. – Прошу прощения за опоздание, но у меня, как оказалось, накопилась куча дел. Ничего, что я в ваш разговор вклинилась? О чем речь?
– Дан объяснит, – поспешно сказала Конни, радуясь, что шумное вторжение кузины заставит ее жениха повторить свою мысль.
– Я предлагал Констанс связаться с одним моим знакомым владельцем парижской выставочной галереи, – охотно пояснил Даниэль, щелчком пальцев поманив официанта. – Раз уж даже заокеанские неандертальцы по достоинству оценили ее талант, то парижане и подавно должны видеть ее полотна, чтобы удивляться и рукоплескать. Правда, похоже, наша гостья не в восторге от моей идеи.
– С чего ты взял?! – подскочила Констанс. – Это замечательная идея, и я была бы очень рада, если бы выставка состоялась!
– Значит, ты меня просто невнимательно слушала, – подмигнул Даниэль.
– А когда будет готово что-нибудь из той серии, над которой ты сейчас работаешь? – Брижит повернулась к кузине, на минуту отвлекшись от меню. – Выставка выставкой, но мне уже не терпится повесить твои полотна в клубе!
– О, значит, она все же согласилась участвовать в семейном бизнесе? – обрадовался Дан и тут же пояснил Констанс: – Брижит ужасно боялась, что врожденная порядочность помешает тебе правильно оценить клуб Фонтеро.
