— Кажется, это мужик, — деловито заявила она. — Как думаешь, он живой?
— В-в-вряд ли. — Меня продолжало колотить крупной дрожью. — Он н-не шевелится.
— Да не дрейфь ты! Может, просто пьяный. Вот сейчас зажигалку достану, и посмотрим.
Спустя несколько секунд чиркнула зажигалка. Робкий огонек нервно задрожал на легком сквозняке. Но и такого света было достаточно, чтобы понять, что мужчина лежит ничком и не подает признаков жизни.
— Нужно проверить пульс, — неуверенно проговорила Женька. Бодрости в ее голосе явно поубавилось.
— Нужно.
— Помоги его перевернуть. — Она погасила зажигалку и завозилась в темноте.
Мне наконец удалось подняться на ноги, и я, превозмогая дурноту, помогла ей перевернуть человека на спину. Снова вспыхнул огонек зажигалки, и в то же мгновение мы в унисон издали сдавленный стон. На асфальте в неестественной позе распластался наш замдиректора Глеб Николаевич. В его глубоко посаженных глазах навсегда застыли удивление и испуг. Проверять пульс было бесполезно.
Женька пришла в себя первой, что, в общем-то, неудивительно: не она же лежала верхом на трупе. Подруга молча ухватила меня за руку и что есть силы потянула за собой, прочь из злополучной арки. Я не сопротивлялась. Точнее, не могла сопротивляться, а просто передвигала ватными ногами, не ощущая боли в растертых ступнях. Из оцепенения меня вывел лишь лай собаки на автостоянке, куда мы вскорости добрались.
— Ты как? — поинтересовалась Женька, доставая из сумки ключи от машины.
— Нормально. Он, бедняга, наверное, тоже решил срезать путь к стоянке. А в арке на него напали с целью ограбления, — высказала я предположение. — Может, и не хотели убивать, но силу немного не рассчитали. Давай вызовем милицию.
— Зачем?
— Как это зачем? Нашего замдиректора убили!
— С чего ты взяла, что его убили? Вдруг с ним инфаркт приключился.
— В любом случае он не может там оставаться.
— Почему же не может? Уж поверь, ему теперь совершенно без разницы, где оставаться.
— Прекрати! Давай наберем 02. Нас же никто не заставляет представляться. Сообщим, где находится труп, и дело с концом.
— Ладно, считай, что уговорила. Только в милицию надо звонить не с наших мобильных, а с уличного автомата. У тебя есть телефонная карточка?
— Нету.
— У меня тоже нету. Поехали по домам, там разберемся. — Женька распахнула дверцу своей машины.
— Где мы разберемся? С домашних телефонов в милицию тем более нельзя звонить. Лучше уж с мобильного.
— Никогда. Хотя, погоди, по 02, кажется, можно звонить из автомата бесплатно. Только давай отъедем отсюда подальше. Вести машину сможешь?
— Смогу, — неуверенно ответила я и направилась к своей «Вольво», но вдруг поняла, что вижу подозрительно плохо, несмотря на довольно яркое освещение стоянки. Уяснив причину отсутствия в глазах резкости, я в ужасе бросилась назад к Женькиной машине.
— Стой!
— Подруга уже успела завести двигатель.
В ответ на мой окрик стеклоподъемник ее окна плавно пополз вниз.
— Что такое?
— Нам придется вернуться в арку.
— Спятила совсем?! Там же труп лежит. Ни за что туда не вернусь!
— Выхода нет. Я там свои очки потеряла. Наверное, соскользнули, когда падала.
— Раззява! Что ж ты сразу не хватилась?
— Так темно было. Я все равно ничего не видела, — стала оправдываться я. — Нельзя их там оставлять, оправа уж больно приметная. Любой официант ее признать может. Еще придется потом с ментами разбираться.
— Чтоб тебя черти взяли! — Женька подняла стекло и выбралась из автомобиля.
— Погоди, у меня где-то в бардачке валялся фонарик. С его помощью мы отыщем пропажу в два счета. — Я рысью метнулась к машине, после чего мы нехотя поплелись назад к арке.
— А вдруг его уже кто-нибудь обнаружил и вызвал милицию? — опасливо спросила Женька.
— Кто его мог в такой темени обнаружить? Лежит себе покойничек спокойненько, нас дожидается. И больше там ни одной живой души нету, — попробовала я успокоить подругу, но сама как раз подумывала о том, что тело пролежит спокойненько только до первого припозднившегося собачника. Любая шавка вмиг поднимет гвалт на всю округу.
— Но нам повезло. Темный двор встретил нас гробовой тишиной. Мы шли на цыпочках, стараясь почти не дышать. Фонарик я включила лишь тогда, когда мы ступили под своды арки. Пучок света весело запрыгал по грязному асфальту.
— Видишь его? — Не веря своим глазам, я понадеялась на Женькино острое зрение.
— Может, мы зашли не в ту арку? — предположила она, из чего я сделала вывод, что никакого трупа она тоже не видит.
— Кажется, здесь нет другой арки. — Но на всякий случай мы вернулись во двор и прогулялись вдоль стены дома. Вторая арка нашлась, но она была расположена почти в самом конце здания. Туда мы точно не заходили.
— Не мог же покойник так просто взять и исчезнуть? — Моему удивлению не было предела.
— А может, он того… ну, в смысле, не был покойником, — отозвалась Женька.
— Мы же его собственными глазами видели.
— Что мы видели? Лежал себе Глеб Николаевич на асфальте с сердечным приступом, например, или, скажем, в эпилептическом припадке.
— Я, конечно, не медик, но, по-моему, в таких случаях лицо больного имеет несколько иное выражение. Говорю тебе, он мертвый был.
— И куда же мертвый подевался?
— Откуда мне знать? Давай еще раз туда сходим посмотрим!
Мы прошлись назад к первой арке, и свет фонарика снова стал медленно обшаривать асфальт.
— Стоп! — скомандовала Женька. — Дай-ка сюда. — Она выхватила у меня фонарик и нагнулась возле самой стены, осветив пространство у себя под ногами. — Смотри, вот они.
Значит, это все-таки та самая арка, — задумчиво констатировала я, принимая из ее рук свои очки. Оба стекла были разбиты. Вернее, даже не разбиты, а раздавлены. При обычном падении мои довольно толстые стекла обычно не бьются, максимум появляется одинокая трещинка. Это мне доподлинно известно, поскольку я роняю очки с завидным постоянством. И вот теперь стекла представляли собой мелкую паутину трещин, к тому же при ближайшем рассмотрении одна из дужек оказалась сломанной.
— Их кто-то раздавил, — подвела я печальный итог.
— Не я, — тут же заверила меня Женька.
— Конечно, не ты. И не я. Мы с тобой не слышали характерного хруста.
— Значит, их раздавил Глеб Николаевич. Пока мы ходили на стоянку, он очухался, наступил в темноте на твои очки, а потом поехал домой.
— Женька, труп не мог очухаться!
