Бокалы подарила её подруга. Из чешского хрусталя. Их – шесть.
Первый бокал разбил кот. Он прохаживался по столу, задел его хвостом. В кошачьей выходке этой повинен, понятное дело, я. Ты тут сидел ночью и печатал и не прогнал его, когда он залез на стол! Виноват-с.
Два бокала случайно разбила Нина. Один укокошила Лера во время мытья посуды.
Я сижу на кухне и смотрю на два помытых, оставшихся, перевёрнутых бокала.
Когда они разобьются, думаю я, всё кончится.
26
Несмотря на вливание в коллектив, ко мне продолжают относиться настороженно. Когда нужно что-то обсудить, Кубышка долбит в стену, и Кира с Ирой покидают кабинет. Антошка сидит рядом с Кубышкой, его перемещения для меня незаметны, но я подозреваю, присоединяется и он. Что там за обсуждения происходят? Мне неведомо.
Такое со мной впервые. Никогда раньше, где бы я ни работал, ко мне не относились вот так. Чёрт его знает, почему так происходит. Может, я сам виноват, ведь мне с ними неинтересно. На прежних местах, какое из них ни возьми – райотдел милиции, радио, Контора – я всё-таки открывал для себя что-то новое. Там работали люди, у которых можно было что-то почерпнуть, или взрослее, или профессиональнее меня. Видимо, это называется развитием. Здесь развитие может пойти вспять. Я чувствую это.
– Андрей Павлович, – сообщает мне Кубышка, – послезавтра у нас коллегия. Приедут заместитель губернатора, первые лица администрации, первые руководители правоохранительных органов. Их нужно встретить на первом этаже и проводить в зал заседаний.
Это прекрасно. Никогда ещё не выступал в роли встречающего-провожающего.
– А других людей для этой роли нет?
– Я не поняла. А что здесь такого?
– Я их встречу, конечно, всех. Но Евгения Алексеевича пусть встретит кто-нибудь другой.
– Это ещё почему?
Смотрит на меня своими наглыми глазёнками.
Ты же всё понимаешь, думаю я, сука. Евгений Алексеевич – Босс местной Конторы. Я его проверял, а он меня умаслить пытался. Я при нём курил вульгарно. Поучал, как работать надо. И не очень-то комфортно мне в новой роли выступать сейчас.
Всё это я ей не говорю, конечно. По-другому выворачиваю.
– Видите ли, Полина Александровна. Я, когда был на проверке, неоднократно конфликтовал с ним. Справку жёсткую составил. Как бы не вспомнил он обиду, не отыгрался на вашем, в смысле, нашем управлении. Это тактически ошибочный ход, Полина Александровна.
Забегали глазёнки. Поля в некотором замешательстве.
– Нет, – слегка дрожащим голосом выдавливает она из себя, – ерунду говорите. Вы обязаны всех встретить.
Послать бы к чёртовой матери всю вашу богадельню, да не могу вот. Отпрашиваться у тебя вскорости надо, лететь в Москву.
Ну, ничего, думаю. Ничего. Я тебя обману, мать твою фашистскую.
27
Я вспоминаю поездку в Читу. Летели туда зимой, в январе. Изначально от нашего отдела должны были полететь двое: я и Коля. Но потом переигралось что-то, и отправили меня одного.
Коля расстроился.
– Вот чёрт, – сказал Коля, – я уже и термобельё купил. Жаль, конечно, жаль. Мы бы с тобой, Андрюха, быстро проверили всё вдвоём, глядишь, и похулиганили, да.
Ходил туда-сюда по кабинету Коля, размышляя вслух.
– Но есть один плюс, есть один плюс. Жена пока не знает, что я не лечу. На сколько командировочка, Андрюха?
На десять дней командировочка.
– Ага. Вот я на десять дней у Катьки и зависну.
Завис Коля у Катьки, может, и не завис. А я поздним вечером впёрся на борт самолёта и улетел в холодный негазифицированный Забайкальский край, шесть часов воздушного пути и восемь – разницы с Москвой. Коньяк «Одесский» во фляге успокоил меня и помог уснуть.
…Краевая Контора подала авто на посадочную полосу. Нам помогли оперативно забрать в багажном отделении чемоданы и повезли в гостиницу. Темнота и мороз.
– Пятьдесят градусов ниже ноля, – сообщил нам один из встречающих. Он был бурят, и звали его Иван Николаевич. – У нас в январе всегда так.