— Ладно, будь по-твоему. Значит, так: во-первых, будешь помогать мне с колдовством. Будешь доставлять почту, шпионить помаленьку, ябедничать, ну и все такое прочее.
— Чудненько! — с энтузиазмом отозвался хомяк. — Хьюго обошать фсякий фредность!
— Имей в виду, я беру тебя только на испытательный срок, и ты должен будешь меня слушаться. Не стану скрывать, ты вовсе не тот, кого я искала.
— У тебя нет фыбор. Я есть единстфенный кандидат, расфе нет?
— Пока, — ответила Пачкуля. — Но думаю, уже завтра меня завалят предложениями.
— Это нафрят ли, — усомнился Хьюго. — Прошу меня простить, но ты есть самый пахучий фонючка из фсех.
— Ну что ты, вовсе нет, — засмущалась Пачкуля, польщенная комплиментом.
— Разумеется, нет. Для помощника звучит слишком фамильярно. Согласись, но ты всего-навсего мой слуга. Так что будешь обращаться ко мне «О моя госпожа».
— Идет, — согласился Хьюго. — Ну-с, где я ложиться спать, о моя госпожа?
— Почем я знаю! По мне так лучшее для тебя место там, где я смогу раздавить тебя, когда наутро встану с постели, — съехидничала Пачкуля.
Однако в душе она ликовала. Обращение «О моя госпожа» ей ужасно понравилось. Оно звучало исключительно торжественно.
Глава четвертая
Испытательный срок
Испытательный срок Хьюго обернулся не таким уж тяжким испытанием для Пачкули, как она поначалу предполагала. Хомяк оказался довольно смышленым и расторопным помощником и к тому же не занимал много места. Искусству черной магии он обучался с той же быстротой, с какой утки учатся плавать. Он с поразительной легкостью выискивал в лесу необходимые для Пачкулиных зелий травки, и каждый раз, когда ведьме удавалось наколдовать небольшой взрыв, сопровождавшийся извержением маленького розового облачка, или ни с того ни с сего придать собственной голове форму чайника, хомяк испускал восторженный вопль. Даже простейшие заклинания вызывали у него целую бурю веселья, так что когда он находился поблизости, колдовство превращалось в настоящий аттракцион.
Кроме того, Пачкуля поймала себя на мысли, что с Хьюго ей удивительно приятно коротать вечера. Он был прирожденным рассказчиком, или, V попросту говоря, болтуном, и мог часами развлекать ее своими историями об Убеге из клетки, Сражении с горным льфом, Путесшестфии на Мыс Смерти и так далее. Словом, к концу недели Пачкуля искренне к нему привязалась и пришла к выводу, что, вопреки всеобщему мнению, из хомяков выходят отличные помощники и такого, как Хьюго, упускать никак нельзя.
Впрочем, оставалась одна проблема. Как поведать о нем остальным ведьмам? Пачкуля даже представить боялась, что будет, когда она объявит о том, что у нее в помощниках хомяк!
В душе она лелеяла надежду на то, что Хьюго согласится остаться дома и не увяжется за ней на ежемесячный ведьминский слет, который должен был состояться в ближайшую пятницу на Кудыкиной Горе. Эта мысль не давала ей покоя всю неделю, и в конце концов в голове у нее созрел план. Она решила затаиться и улизнуть незаметно. Это был превосходный план, и он наверняка бы сработал, если бы Хьюго не затаился первым. Заподозрив, что ведьма хочет его надуть, он заблаговременно спрятался в ее колпаке, а так как хомяк был очень маленьким и почти невесомым, то Пачкуля даже не почувствовала нелегального пассажира на своей голове.
Гордясь своей маленькой победой, она оседлала метлу и ринулась в ночь, похихикивая над Хьюго, который, по ее мнению, сейчас тихо-мирно посапывал, свернувшись клубочком на стеганой прихватке, служившей ему кроватью. Теперь она целый месяц могла ни о чем не беспокоиться, а уж к следующему слету она наверняка что-нибудь придумает.
Она летела долго и успела порядком промерзнуть, пока вдали не замаячила Кудыкина Гора. Пачкуля приземлилась и припарковала метлу на стоянке, где та с радостью бросилась навстречу приятельницам.
— Мы совершать посатка? — раздался над ухом знакомый голос. — А тальше?
От неожиданности Пачкуля чуть не грохнулась в обморок. Она сорвала с головы шляпу и уставилась внутрь. Из темных глубин колпака на нее смотрели блестящие глазки-бусинки Хьюго.
— Кто разрешил тебе сюда заявляться? — грозно прошипела Пачкуля. — Кто, я тебя спрашиваю, а?
Однако в этот самый момент ее неожиданно окликнула Шельма:
— Салют, подруга! Сколько лет, сколько зим!
Пачкуля поспешила нахлобучить шляпу обратно на голову.
— Сиди и помалкивай, — пригрозила она хомяку. — А не то получишь.
— Когта ты меня поснакомить?
— Никогда. Потом… Может быть. Не знаю… Тихо, я сказала! Тс-с-с!
К ее великому облегчению, Хьюго заткнулся. Пачкуля выбралась из зарослей и присоединилась к Шельме, которая как раз жарила жуков на пылающих углях прогоревшего костра.
Неподалеку Мымра и Вертихвостка сооружали бутерброды, выкладывали их на блюда и расставляли по длинным столам. Бутерброды были на выбор с лягушачьим паштетом, паучьей пастой или хрустящими блохами и соленым огурцом. Туту как обычно болталась на дереве головой вниз за компанию со своими летучими мышами. Они висели рядком на ветке и издали напоминали вывешенные на просушку рваные носки. Чесотка и Крысоловка обменивались вязальными выкройками, Тетеря дрыхла, а Грымза сочиняла стих и в задумчивости потягивала из бокала мутную болотную водицу. Оставались еще Достопочтенная Чепухинда, Гагабу с Бугага и Макабра-Кадабра — но те вечно опаздывали.
Чуть поодаль кучковались помощники. Чесоткин стервятник сетовал на жизнь дьяволенку Шелупоне, который в это время самозабвенно выбивал на старом пне сложные барабанные ритмы и, казалось, даже не замечал, что к нему обращаются. Тетерин ленивец валялся в ворохе листьев и по части храпа ни в чем не уступал своей хозяйке. У ленивца не было имени, поскольку за все время Тетеря так и не удосужилась подобрать ему подходящее прозвище. Впрочем, ему самому было на это глубоко наплевать, настолько он был безучастен ко всему происходящему.
Ползучка Стив, маленький ужик Вертихвостки, растянувшись на камушке, принимал лунные ванны и делал вид, что на самом деле он очень ядовит. Филин Грымзы по кличке Очкарик, который славился своим умом, беседовал с Крысоловкиным крысенышем по имени Вернон, который ничем особо не славился, разве что хорошо умел бегать по лабиринтам.
— Привет, Пачкуля! Попробуешь жучка? — игриво поинтересовалась Шельма. По случаю слета она щеголяла в своем лучшем наряде, губы подкрасила ярко-зеленой помадой и воспользовалась самыми длинными накладными ресницами из паучьих лапок. Вьющиеся пряди сальных волос, похожие на картофельные очистки, струились по ее плечам. По всей вероятности, она вновь прибегла к помощи ежиных бигудей.
