Я не могу жить без детей. Но люблю я и взрослых, потому что испытываю к ним большое сострадание – «в конце концов, этим людям предстоит умереть».
Мое знакомство с Толстым
Однажды, как обычно, я отправился на скрипичную фабрику своего отца, где работало около тысячи человек. Я вошел в контору, увидел там пишущую машинку с латинским шрифтом и начал тыкать в клавиши.
В этот момент вошел начальник экспортного отдела.
– Господин Синиси!
Я солгал, что только прикоснулся к клавишам.
– Ясно, – просто ответил он.
Трус, подумал я. И чего это я притворяюсь?
Я пошел в книжный магазин, жутко злясь на себя. Судьба привела меня к «Дневнику» Толстого. Я открыл его наугад. «Обманывать себя – это хуже, чем обманывать других». Эти горькие слова пронзили меня до глубины души.
Несколько лет спустя, когда в возрасте двадцати трех лет я отправился учиться в Германию, эта книга лежала у меня в кармане.
Маленький эпизод
Вот маленький эпизод хвастовства.
Я находился тогда под сильным влиянием Толстого.
Шел 1919 год. В начале весны я неожиданно получил письмо с приглашением участвовать в биологической научной экспедиции. В экспедиционной группе на борту корабля насчитывалось тридцать человек.
В то время я не расставался со своей скрипкой. Она стала частью меня самого.
Наш корабль курсировал между островами. Однажды, сойдя на берег, мы обнаружили высоко на крутом утесе участок, покрытый совершенно необычным мхом красновато-кобальтового цвета.
– Мне позарез нужен образец этого мха, – сказал профессор Эмото, взволнованно глядя вверх, на мох.
– Я вам его достану, – похвастался я и позаимствовал у одного из членов экспедиции небольшой совок.
Оказалось, что мох рос куда выше, чем я предполагал. «Господи!» – подумал я.
Под пристальными взглядами всей экспедиции я доставил вниз образец.
– О, замечательно, восхитительно! – закричали все.
Слушая их аплодисменты, я поклялся себе никогда больше не совершать подобных глупостей.
Я понял, что такое искусство на самом деле
Искусство – это не то, что находится где-то далеко.
Доктор Эйнштейн опекал меня
Я снимал жилье в доме некой седовласой вдовы, у которой была престарелая служанка. И хозяйка, и служанка были туговаты на ухо, поэтому, как бы громко я ни играл на скрипке, им это не мешало.
– Я не смогу больше заботиться о вас, – сказал доктор М., профессор медицины, – и поэтому попросил своего друга приглядеть за вами.
Другом оказался доктор Альберт Эйнштейн, впоследствии открывший теорию относительности.
Маэстро, который слишком хорошо играл
Любимые произведения, такие как «Чакона» Баха, звучали у Эйнштейна восхитительно. По сравнению с его исполнением мое, хоть я и старался играть легко и непринужденно, казалось мне непрерывной борьбой.
«Все люди одинаковы, мадам»
На званом обеде одна старая дама поинтересовалась, как это японцам удается играть так, что их скрипка передает немецкую сущность Бруха.
После небольшой паузы доктор Эйнштейн тихо сказал:
– Все люди одинаковы, мадам.
Я был бесконечно тронут.
Теперь я чувствовал, будто сам Моцарт ведет меня
В тот вечер вся программа состояла из произведений Моцарта. Во время исполнения Квинтета для кларнета и струнных со мной случилось нечто, чего никогда прежде не бывало: мои собственные руки перестали меня слушаться. По окончании исполнения я пытался аплодировать. Кровь во мне словно вскипала.
В ту ночь я совсем не мог спать. Великий композитор показал мне бессмертный свет, и теперь я чувствовал, будто сам Моцарт ведет меня. Он выражал свою печаль не только в минорном, но и в мажорном ключе. Жизнь и смерть – неизбежный ход природы. Наполненный радостью любви, я отринул печаль.
Правильно делаешь, молодой человек
Я делал то, что хотел делать.
Взмахнув в воздухе палочками для еды, мой отец лукаво посмотрел на меня:
– Правильно делаешь, Синиси!
Проект дома
Эту землю мне показали с дороги, которая бежала вдоль возвышавшегося над ней холма, и я сразу же захотел ее купить. Если агент и рассказывал мне о недостатках участка, то я его в тот момент не слушал. Я был ошеломлен красотой того, что увидел: продолговатая долина, покрытая кроваво-красным виноградником, наполовину затопленная последними летними дождями; вдали желтые поля, заросшие коноплей и чертополохом, а за ними лес, покрывающий склон холма; посреди долины, за полем – полуразвалившийся крестьянский дом: сквозь разлом в каменной стене, огораживавшей сад, проросло тутовое дерево, а неподалеку тень от старой груши падала на коричневый ковер из ее сгнивших плодов, устилавший землю.
Прислонившись к своей машине, агент говорил:
– Уцелела всего одна комната. Внутри дом зарос грязью. Там много лет держали животных.
Мы пошли к дому.
На плитках пола толстым слоем лежал навоз. Я чувствовал, как в щели каменной кладки стен задувал ветер, и видел, как дневной свет проникал внутрь сквозь высокую прохудившуюся крышу. Но все это меня ничуть не обескуражило. Я велел в тот же день подготовить документы.
Я столько лет мечтал найти клочок земли и построить на нем дом, что порой мне казалось, будто именно для этой цели я и явился на свет. Как только это желание родилось во мне, все мои усилия стали направлены на ее достижение: работа, которую я получил сразу по окончании школы, была утомительной и деморализующей, но она приносила мне все больше денег по мере того, как я поднимался по карьерной лестнице. Чтобы тратить как можно меньше, я вел очень тихую жизнь, не заводил друзей и не позволял себе никаких удовольствий. И через много лет накопил достаточно денег, чтобы оставить работу и начать искать землю. Агенты по продаже недвижимости возили меня от одного земельного участка к другому. Я насмотрелся их столько, что пришел в замешательство и уже сам не знал, что я, собственно, ищу. Но когда перед моим взором открылась внизу эта долина, я почувствовал, что страшный груз свалился наконец с моих плеч.
