Мы продолжаем ковырять стены. Супинаторами и шурупом делать это не так-то и просто. Однако желание оказаться на свободе сильнее всего. Мы молча выполняем намеченную работу и понимаем друг друга без слов. Такая слаженность дает очень хороший результат. Я не могу сдержаться от улыбки.
За дверью слышится шум. Время для нового обхода еще не наступило. Однако охранник появляется раньше времени!
Мы тут же останавливаемся, вешаем одежду на обработанную стену, прячем наши импровизированные орудия труда, гасим лучину, разбегаемся по лежанкам и притворяемся спящими. Дверь отворяется. Охранник повторяет уже знакомую нам процедуру, однако не уходит, принюхивается. Я слышу, как он глубоко дышит.
«Черт побери! — думаю я. — Он же уловил запах дыма от лучины!»
Мои нервы напряжены. Шуруп спрятан под обшивку моей лежанки. Если что, я не успею его достать. Мне кажется, что охранник вот-вот закричит, приказывая нам подняться со своих мест. Но вместо этого он громко чихает, потом произносит то ли ругательство, то ли молитвенную формулу во здравие себе самому и тут же уходит.
Я облегченно вздыхаю. То же самое делает и мой коллега. Еще некоторое время мы остаемся на своих лежанках, не рискуем даже сдвинуться с места. Мы не слышим шума ни в одной, ни в другой соседних комнатах. Я предполагаю, что охранники все же почуяли неладное и попытаются взять нас с поличным.
— Ждем еще час, — шепчет мне Йордан, и мы делаем вынужденный перерыв до нового обхода.
Во время очередного появления охранник ведет себя вполне обычно. Он досматривает комнату без какого-то особого пристрастия и довольно быстро покидает нас.
Вскоре мы решаемся возобновить нашу работу. В отверстия, проделанные в глине, забиваются последние куски древесины. В нее щедро вводится вода. Пытаемся все сделать быстро, чтобы до рассвета успеть замаскировать следы нашей работы.
Для этого мы используем крошево штукатурки, замазываем трещины и отверстия смесью зубной пасты и мыла. На обработанный участок стены опять развешиваем одежду.
Утром появляется охранник новой смены. Он осматривает комнаты тщательнее, чем его товарищ, дежуривший ночью. Этот служака обращает пристальное внимание на решетки, проверяет, нет ли в них пропилов и крепко ли они держаться. Он вглядывается в пол, пытаясь обнаружить следы подкопа, требует, чтобы мы показали руки. Его интересует грязь под ногтями, свежие царапины и ссадины.
Ничего такого ни у меня, ни у Христова не обнаруживается. Мы пытаемся сохранить максимальное спокойствие, когда охранник нечаянно задевает плечом одежду, висящую на деревянном крючке. Если сейчас что-то сорвется и упадет, то наша карта будет бита. Боевик наверняка заметит, насколько ненатурально выглядит часть стены нашей камеры.
Он поворачивается к стене. Его рука тянется к халату моего коллеги, висящему на ней. Я лихорадочно раздумываю, что бы такое мне схватить и обрушить на голову охранника. Мы ведь на грани разоблачения! Однако боевик лишь проводит ладонью по халату, машинально поправляет его. После этого он разворачивается, дает понять, что претензий к нам нет, и напоминает о скорой кормежке.
Мы с Йорданом молча переглядываемся. Нам неизвестно, сколько придется ждать результата и находиться под постоянной угрозой разоблачения.
Так проходит пять суток. Мы уже и не понимаем, много это или мало. По ночам продолжаем насыщать древесину водой, а затем снова маскируем стену. Всякий раз мы рискуем быть пойманными охранниками за этим занятием.
Каждое утро мы переживаем очередной тщательный досмотр, жутко нервничаем и пытаемся любой ценой отвлечь внимание охранника от участка стены, обработанного нами. Иногда это выглядит весьма неуклюже. Однако тот факт, что нас до сих пор не вывели на чистую воду, сам по себе является немалым достижением.
Мы ждем, когда же эта чертова стена наконец- то рухнет. Однако, к нашему удивлению, никаких видимых признаков скорого разрушения все еще не наблюдается. Это нас удручает. Ведь бесконечно долго скрывать нашу затею невозможно. Когда-нибудь боевики обязательно все заметят. Да и до появления в оазисе Эль-Башар транспортного самолета с вакциной остается все меньше и меньше времени.
8Шестой день близится к завершению. Стена по-прежнему стоит, хотя все это время мы продолжаем вкалывать воду в куски древесины.
Я несколько разочарован. Мой план оказался не таким действенным, как мне виделось изначально. Йордан пытается меня успокоить. Говорит, что загвоздка может крыться в породе дерева, не очень подходящей для нашего дела, либо же в самом характере постройки.
Меня одолевает уныние. Я теряю бдительность. Вслед за мной забывается и мой коллега. На пол упало немного крошева со стены. Мы не замечаем этого, хоть и должны были сто раз осмотреться до прихода охранника, разносящего ужин.
Поздно вечером он появляется с пайкой, положенной нам, всучивает в руки тарелки с неким подобием каши и кружки с чаем, дает одну большую пшеничную лепешку на двоих. Мы все это покорно принимаем. Из того, что нам здесь дают, самой вкусной едой оказывается именно лепешка. Однако выбирать не приходится. Чтобы не обессилеть от голода, мы не привередничаем и едим все, что получаем.
Вот и сейчас мы готовы приняться за ужин. Охранник даже пытается изобразить улыбку и чуть ли не пожелать нам приятного аппетита. Он собирается выйти из комнаты, чтобы раздать ужин женщинам из миссии. Ничто не предвещает беды.
Я ломаю лепешку пополам и передаю один кусок Йордану. Тот с благодарностью берет его у меня. Я начинаю есть кашу и в этот самый момент замечаю, что охранник почему-то не уходит. Он стоит как вкопанный на одном месте и смотрит куда-то вниз.
Я перевожу свой взгляд в ту же самую точку и тут же вздрагиваю. На полу возле стены, на которой висят наши вещи, лежит глиняное крошево. Я еле сдерживаю себя, чтобы не схватиться за голову. Надо же было так долго и упорно готовиться к побегу, успешно пережить столько обходов и досмотров, чтобы теперь вот так глупо попасться! У меня не укладывается в голове, как мы ухитрились так вот опростоволоситься. Я готов плеснуть чаем в лицо охраннику, огреть его кружкой и тарелкой.
Однако он упреждает мои мысли, вскидывает автомат и кричит:
— Не двигаться, а то начну стрелять!
Только сейчас весь драматизм ситуации доходит до Христова. Он, как и я, вынужден подчиниться вооруженному головорезу. Под дулом автомата мы оставляем посуду и становимся, держа руки за головами, возле моей лежанки.
Глазастый охранник тем временем срывает со стены наши вещи. Его взору моментально предстает странная картина. Большой участок стены покрыт трещинами и дырками, из которых торчат куски разбухшего, влажного дерева. Он реально не понимает, что это такое и для чего предназначено, но твердо знает одно — такого здесь быть не должно. А коли так, то сделать это могли только пленники, то есть мы.
Охранник передергивает затвор и с яростью выталкивает нас из комнаты. Он даже не спрашивает у нас, что это такое, что-то возбужденно и зло кричит. Я улавливаю лишь общий смысл его фраз. Боевик обещает нас шлепнуть после разговора с Лаидом. Именно к нему он нас и ведет.
