Пространство вокруг камня наполнил усталый голос. Голос низкий, раздраженный, злой.
– Я пришел к тебе по праву обретенного знания! Назови, приказываю, имя той, кто вернет мне самого себя!
Саркастический смех заставил покачнуться человека с мечом.
Еще один смешок, тише и суше предыдущего. Но человек с мечом почувствовал, как надоели Мирозданию его требования.
– Приказываешь, раб? Получай… Предначертанное свершится! Имя Девы – Сафият! Есть еще вопросы?
– Дурачок… Он спасибо сказал… Ей-богу, как в душу плюнул. Пошел вон!..
Равновесие мира не было бы таковым, если бы не потратило лишний миг на общение с глупцом, сколь бы надменным тот ни был. Утих ветер, качавший кроны. Черные тучи с невиданной скоростью покидали небосклон.
– Сафият… – повторил человек с мечом. – Сафият!..
Да, это имя Девы Пророчества – она не может, не должна зваться Малика или Гюльчатай. Он должен был понять это сам!
– Жди, Дева Пророчества! Я найду тебя, и этот день станет самым долгим и страшным из твоих дней!.. В моей власти окажется все – и твой слабый дух, и твое никчемное тело… В моей власти – и во власти Пророчества!..
Опираясь на меч, спускался колдун с холма, повторяя имя Девы и смакуя мысль о ее смерти. Его не заставили задуматься исчезающие черные тучи, не насторожил и женский смех, пять раз прозвучавший вдалеке, в высоте раскрывшихся небес.
Свиток второй
О, как удивились бы жители подлунного мира – все равно, приверженцы ли Аллаха всесильного или Будды мудрого, или Христа-мученика – если бы увидели этот город! Еще более сильным стало бы их изумление, если бы они прошлись по его улицам, заглянули в Хранилище знаний или за базарную стену… Даже самый обычный дом, в котором жила самая обычная семья, выглядел бы для любого из них столь необыкновенно, что сей любопытствующий наверняка не поверил бы собственным глазам, назвав все вокруг сказочным сном…
И был бы во многом прав! Ибо город, о котором пойдет далее речь, во всех смыслах отличается от городов, лежащих по обе стороны Узкого океана, Серединного моря или вдоль далеких берегов туманной страны Фузан. Города, подобного Медному, не найти ни на одной карте, сколь бы подробной она ни была.
Медный город куда более древен, чем любая из легенд о нем. Однако он не покоится в развалинах, а гордо возвышается на огромной равнине, окруженной горами. В призрачной вышине теряются его стены; распахнутые настежь ворота в город, сплошь покрытые толстыми медными полосами, смотрят на все восемь сторон света. У самого подножия гор протекает прекрасная река, имя которой каждый из халифов города избирает по собственному разумению.
Мостовые здесь сложены из камня – и потому не знают горожане, что такое потоки нечистот и смрад свалок. Каменные же стены домов толсты и надежно защищают жителей от гнева стихий.
Уже упомянутые жители города веселы и спокойны. Они без страха смотрят в будущее, растят веселых и смелых детей и уважают своего халифа не за то, что тот повелевает, а за то, что он повелевает мудро и справедливо. За то, что силой именно его воображения, силой его духа воскрес Медный город.
Любят горожане и жену своего халифа, подлинную Душу Медного города, прекрасную, как сон, Хаят-повелительницу. Ведь именно она избрала Мераба-халифа, который и вознес к небу дома и дворцы, театры и храмы, хранилища знаний и школы[1].
Сафият, мудрая книгочея, торопилась в это самое Хранилище знаний, обширную и богатую Библиотеку, одной из усердных тружениц которой состояла уже много лет. Торопилась и с удовольствием вспоминала историю своего города от мига воцарения Мераба-правителя.
Ее башмачки без устали мерили дорогу от дома до Площади знаний уже почти полтора десятка лет. Девушка была надеждой своих наставников, полностью оправдывая имя, данное ей родителями, – ибо Сафият на одном из языков подлунного мира есть «мудрость». Хотя, говоря по правде, иногда ей хотелось, чтобы ее называли Хусни, что значит красавица, или Захра – цветок.
Нет, девушка не могла пожаловаться на свою внешность – она была мила и хороша собой. Но ее ум, достойный зависти иного мудреца, отпугивал юношей. И потому вот уже почти полтора десятка лет Сафият с усердием служила знаниям, не мечтая более о семье и детях.
Лишь иногда, глухой полуночной порой, она думала, что жизнь с любимым мужчиной, в окружении малышей, должна быть не менее интересной и куда более осмысленной, чем жизнь в окружении книг и свитков, посвященная обретению знаний и сохранению оных.
Итак, в это солнечное утро поздней весны Сафият торопилась в Библиотеку. Ее башмачки пересчитали ступени вниз, к площади Смелых, затем камни вдоль Улицы Спокойствия, затем ступени вверх, к прекрасному зданию из белого мрамора. Из-под портала с колоннами выпорхнули голуби, вечные спутники человека.
Прохлада высоких залов приняла девушку в свои объятия. Сафият в который уж раз поразилась тому, как приятно прикосновение этой вдохновляющей тени. Впереди был новый день, полный новых открытий и сказок.
О нет, здесь нет ошибки! Именно сказок. Ибо Сафият-хранительница сказки любила, уважала и собирала. Она с самых первых своих дней относилась к мифам и сказаниям как к повести о жизни человеческой, пусть на каждой странице и действовала целая сотня колдунов и колдуний.
Девушка читала между строк истории о любви и предательстве, о ненависти и злобе, которые движут человеком, о смелости противостоять гневу Судьбы и робости, препятствующей делать это. В сказках она находила ответы на вопросы о сути поступков человеческих… Ее приятельницы и коллеги посмеивались, ибо считали, что лишь высоколобые мудрецы могут растолковать, отчего и почему человек поступает так, а не иначе. Но девушка в ответ лишь качала головой и говорила, что даже самый мудрый из мудрецов был когда-то ребенком. И ему наверняка рассказывали сказки, которые заставляли его задуматься о вещах великих и загадочных.
Одним словом, сказки для Сафият были целым огромным миром, во всем отражающим мир, который она видела вокруг себя.
К счастью, девушка не знала трудных дней так, как это приходится порой переживать девушкам иных стран и городов: она не голодала в заброшенной лачуге, не вспоминала со слезами о почивших родителях, ибо ее родители жили по соседству и были здоровы и бодры, не печалилась о неверном возлюбленном, который предпочел ей подругу, – юноши всегда были с ней вежливы и честны… Однако во многом жизнь Сафият была похожа на жизнь любой другой красавицы, твердо стоящей на собственных ногах и избирающей свою судьбу сообразно собственному вкусу.
