— Как так получилось, что ты можешь иметь телефон?
— Крошка моя! Я же тебе говорю: я в этих стенах живу уже целых десять лет!
Кухня плавно переходила в нечто похожее на кафетерий, который мало-помалу наполнялся очень красивыми девушками с потрясающим макияжем в сопровождении двух парней с бейджами, на которых значилось: «протокольный отдел». Они пищали, смеялись.
— Кто это? — спросила я у Амаль.
— Гости Муаммара. К нему постоянно кто-то приезжает. Но я тебя умоляю, веди себя тихо и не задавай больше вопросов.
Я заметила движение и увидела, как туда-сюда снуют украинские медсестры, одетые в белые халаты или бирюзовые жилеты. Я решила, что наверняка у всех приглашенных брали кровь на анализ… Амаль исчезла, и я предпочла вернуться в свою комнату. Что я могу сказать этим девушкам, которые трепещут от желания встретить Вождя? «Вытащите меня отсюда?» До того, как я смогу им объяснить свою ситуацию, меня схватят и бросят в яму.
Я лежала у себя на постели, когда Мабрука толкнула дверь (мне было запрещено закрывать дверь плотно).
— Смотри ДВД-диски, которые тебе дали! Это приказ!
Я поставила диск без единой мысли о том, что увижу. Впервые я соприкоснулась с сексом. Я находилась на неизвестной территории, растерянная, чувствуя отвращение. Я быстро уснула. Меня разбудила Амаль и отвела меня завтракать на кухню. Уму непостижимо, как плохо кормили у президента Ливии! Нам подавали пищу в алюминиевых солдатских котелках, и это было просто ужасно. Мое удивление рассмешило Амаль, которая предложила мне зайти к ней в комнату. И там нас застала Мабрука. Она заорала:
— Каждая должна быть в своей комнате! Амаль, ты это прекрасно знаешь. Вы не имеете права ходить друг к другу в гости. Больше никогда так не делай!
Ночью она снова пришла: «Твой хозяин зовет тебя». Она открыла дверь и швырнула меня к нему. Он заставил меня танцевать. Затем курить. Потом с помощью визитки собрал мелкую белую пудру. Взял тонкую бумагу, свернул ее в трубочку и вдохнул пудру через нос. «Давай, делай, как я! Нюхай, потаскуха! Нюхай! Ты увидишь результат!»
Мне обожгло горло, нос, глаза. Я закашлялась, меня затошнило. «Это потому, что ты мало нюхнула!» Он намочил слюнями сигарету, обкатал ее в кокаине и медленно поджег, заставляя меня делать затяжки и заглатывать дым. Мне было плохо. Я была в сознании, но без сил. «А теперь танцуй!»
У меня кружилась голова, я не знала, где я, все было расплывчато и туманно. Он поднялся, чтобы хлопать в ладоши, отбивая ритм, и снова засунул мне в рот сигарету. Я рухнула, а он зверски меня изнасиловал. Еще. И еще. Он был возбужденный и неистовый. Иногда он вдруг останавливался, надевал очки, брал на несколько минут книгу, потом возвращался ко мне, кусал меня, сдавливал мою грудь, снова меня брал, перед тем как пойти проверить электронную почту или сказать пару слов Мабруке и снова на меня напасть. У меня опять открылось кровотечение. К пяти утра он сказал мне: «Убирайся!» Я вернулась к себе — плакать.
***
Поздним утром Амаль пришла предложить мне позавтракать. Я не хотела выходить из комнаты, видеть кого-либо, но она настояла, и мы поели в кафетерии. Пятница, день молитвы. Нам подали кускус. Потом я увидела, как вошла группа молодых людей, улыбающихся и чувствующих себя весьма непринужденно. «Это новенькая?» — спросили они у Амаль, заметив меня. Она кивнула, и они представились, очень любезно: Джалал, Файзал, Абдельхаим, Али, Аднан, Уссам. Потом они направились в комнату Вождя. И это был тот день, когда я второй раз в жизни испытала шок. Это навсегда осквернило мой взгляд на жизнь. И я вам это рассказываю с камнем на сердце. Я сдерживаюсь, потому что дала себе слово и потому что вы должны понять, почему этот монстр обладал полной безнаказанностью. Ведь эти сцены настолько жестокие, их так неловко описывать, они настолько унизительны и позорны для свидетеля, что последний превращается в соучастника. Никто не смог бы взять на себя риск рассказать об извращениях типа, который владел жизнью и смертью любого человека, который осквернял всех, кто имел неосторожность к нему приблизиться.
Меня позвала Мабрука: «Одевайся, хозяин ждет тебя». На ее языке это означало: «Раздевайся и поднимайся наверх». Она вновь открыла передо мной дверь, и моим глазам предстала ужасная картина. Обнаженный Вождь насиловал парня по имени Али, в то время как Уссам, переодетый в женское, танцевал под звук той самой томной песни. Я хотела развернуться, но Уссам крикнул: «Хозяин, пришла Сорая!» — и дал мне знак танцевать с ним. Меня словно парализовало. И тогда Каддафи рявкнул: «Подойди, потаскуха!» Он отшвырнул от себя Али и с яростью набросился на меня. Уссам танцевал, Али смотрел, и второй раз за последние несколько дней мне захотелось умереть. Они не имели права делать это со мной.
Потом вошла Мабрука, приказала парням выйти, а хозяину остановиться, так как у него было срочное дело. Он тотчас же перестал и сказал мне: «Убирайся!» Рыдая, я побежала к себе в комнату и весь вечер провела в душе; я мылась и плакала. И не могла остановиться. Он был сумасшедшим, все они были сумасшедшими, это дом чокнутых, я не хотела здесь оставаться. Я хотела к родителям, братьям, сестре, я хотела жить своей прошлой жизнью. Но это было невозможно. Он все испортил. Он был сволочью. Он, президент.
Амаль пришла меня навестить, и я взмолилась:
— Умоляю, поговори с Мабрукой. Я больше не могу, я хочу к маме…
Я впервые увидела ее взволнованной.
— О, малышка моя! — сказала она, обнимая меня. — Твоя история так похожа на мою. Меня тоже забрали из школы. И мне было четырнадцать лет.
Сегодня ей было двадцать пять, и ее жизнь внушала ужас.
4 Рамадан
Однажды утром я узнала, что Каддафи и его свита должны отправиться в официальную поездку в Дакар и что я не вхожу в число сопровождающих. Какое облегчение! Целых три дня я могла свободно дышать и ходить в кафетерий, где я встречалась с Амаль и другими девушками, за которыми следила Фатхия, оставшаяся за старшую в Баб-аль-Азизии. Они курили, пили кофе и болтали о пустяках. Я же была молчаливой, оставаясь начеку, впитывая малейшие детали функционирования этого свихнувшегося общества. Увы, они не говорили ни о чем существенном. Я только случайно узнала, что Амаль могла днем выезжать из Баб-аль-Азизии вместе с шофером! Это поразило меня. Она была свободной… и она возвращалась? Как же так? Почему она не убежала, о чем я мечтала с первой минуты, когда очутилась в этих стенах? Меня удивляли многие вещи.
Еще я открыла для себя, что большинство девушек, входивших в состав «революционной гвардии», обладали некой карточкой, которую я приняла за бейдж, но которая в действительности была настоящим удостоверением личности. Там были их фото, фамилия, имя и звание: большими буквами написано «Дочь Муаммара Каддафи», внизу его подпись и маленькая фотография. Это звание «дочери» мне казалось сумасбродным. Но эта карта явно была пропуском для перемещения по территории Баб-аль-Азизии и даже для выхода в город, с ней можно было пройти многочисленные двери безопасности, охраняемые вооруженными солдатами. Лишь много позже я узнала, что никто не обманывался насчет статуса этих «дочерей» и их реальных функций. Но они держались за свои карточки. Конечно же, их принимали за путан. Но, внимание! Путан верховного Вождя. Это повсюду внушало уважение.
