Комната снова начала вращаться. Настя схватилась за край стола, чтобы не свалиться прямо на пол. Неужели все — правда? Не гадкий сон, а реальность? Ее, Настина реальность? Часть ее жизни? Уже прошедшая часть? И изменить ничего нельзя. И ей придется со всем этим существовать дальше? Как? Как это возможно?
Она почувствовала что-то теплое на своей ноге и, опустив голову, с ужасом увидела кровь.
В комнату вошел Владимир. Он был в махровом халате, надетом на голое тело, и весь светился радостью.
— Проснулась, зайка моя? Иди ко мне…
Настя отлетела в угол комнаты с такой скоростью, что Владимир, опешив, так и замер на месте — как памятник — с протянутыми к ней руками.
— Ты что, девочка моя сладкая… Испугалась?
— Не подходи ко мне, — неожиданно твердо и спокойно сказала Настя.
— Ты что? Обиделась на что-то?
Владимир удивленно на нее смотрел. Может, он действительно беспокоился?
Может, правда, ничего не понял, не почувствовал, ЧТО он сделал с Настей? Думал, что ей ЭТО нравится?
Выяснять не было никакого смысла. Настя хотела только одного: уйти поскорее и помыться. Обязательно помыться. Долго стоять под душем и смывать с себя все эти липкие поцелуи и следы жадных его рук. А еще нужно, чтобы Владимир больше к ней не приближался. Ни в коем случае! Никогда! Этого она не перенесет…
Настя бродила по комнате, собирала свою одежду и кое-как натягивала ее на себя. Она вдруг совершенно ясно поняла, что никакая не любовь была у нее с Владимиром. Он просто хотел молоденькую свеженькую девочку и охмурял ее в меру своих способностей. Надо заметить, очень успешно охмурял, и способности у него в этом оказались немалые… А Настя… Настя жадно потянулась к нормальному, понимающему ее мужчине, потому что общаться со своим отцом не могла. Вот она и нашла замену — Владимира. Он был так нежен, так внимателен, так понимал ее, так, как это должен был делать настоящий, а не такой, как у Насти, отец. Только отцы не спят со своими дочерьми, а Владимир… Владимир — спал.
— Настенька, я тебя обидел? — спросил он, растерянно наблюдая за ее действиями.
— Ты помолчи, пожалуйста. Я сейчас уйду, — спокойно сказала Настя и, взяв свою сумку, медленно побрела к двери.
Владимир поплелся за ней. Халат при ходьбе раздвигался, и из-под него выглядывали белые, волосатые ноги. Почему-то именно эти ноги Настя запомнила лучше всего. Все остальное было нечетко и спутанно, а ноги словно сфотографировались ее взглядом и исправно возникали в памяти при одной только беглой мысли о Владимире.
— Настенька, я же ухаживал за тобой… Ты думаешь, я — железный? Ты молодая, красивая, свеженькая такая… Как я мог устоять?
— Открой, — перебила его Настя.
— Настенька, я же старался, чтобы тебе понравилось. Настенька, я предохранялся, так что ты не беспокойся, — сбивчиво бормотал Владимир, то протягивая к ней свои руки, то испуганно отдергивая их обратно.
Он явно был растерян и не ожидал такого отпора от Насти. Он что, думал, она на шею ему кинется?
И что она только в нем нашла? Настя смотрела на полуголого мужика в засаленном халате и думала, как же она теперь будет жить… Как после такого жить?..
— Настенька, ты придешь еще? Девочка моя…
— Открой дверь, — из последних сил попросила Настя, облокотившись на стену.
Стоять было трудно. Ее пошатывало, будто пьяную, и сил не было никаких… Как она до дома дойдет? Упадет где-нибудь и будет валяться, как выброшенная старая кукла с оторванной ногой…
Владимир повернул ключ, но продолжал стоять на пути. Чтобы выйти, Насте нужно было оттолкнуть его, но прикасаться к Владимиру было противно. Не могла она к нему прикоснуться, и все!
— Отойди, пожалуйста.
— Настенька. — Владимир снова протянул к ней руку.
Настя отпрыгнула назад и закрылась от него сумкой.
— Не трогай меня! Никогда! Не прикасайся ко мне! — Настя визжала, как ненормальная: — Отойди! Не трогай меня! Не трогай! Не трогай!
— Тихо! Ты что? Соседи услышат! Тихо! — пытался успокоить ее перепуганный до смерти Владимир.
— Отойди! Не тро-гай меня! — орала Настя, выплескивая всю досаду, все отвращение и обиду, которые в ней накопились.
Как несколько минут назад она не могла даже слова вымолвить, так теперь Настя не могла замолчать. Крики извергались из нее сами по себе. Настя уже ни о чем не думала. Просто кричала, и ей становилось чуть-чуть легче…
— Тише, прошу тебя, — прошептал Владимир и распахнул перед Настей дверь, опасливо высунул голову и посмотрел по сторонам.
Никого не было… От этого Владимиру явно полегчало…
Настя выскочила на площадку и побежала вниз по лестнице. Так и не остановилась до самого дома.
Если чувства между мужчиной и женщиной по закону жестокой и циничной природы, заботящейся только о продолжении рода, должны заканчиваться тем, что сегодня с Настей произошло, то больше никакой любви в ее жизни никогда не будет…
Так она решила, шлепая по лужам и не обращая внимания на то, что в туфлях противно хлюпала вода.
Насте повезло, что в квартире в тот момент, когда она запыхавшаяся, с ненормальными, совершенно дикими глазами влетела в дом, никого не было. Если бы отец узнал о том, что натворила его дочь, даже представить трудно, что бы он с ней сделал…
Одним из постулатов Настиных родителей, которыми они нещадно изводили своих бедных дочерей, а особенно более покорную Настю, был советский лозунг: «Секса нет». То есть люди, по их понятиям, должны были спать друг с другом только с целью рождения детей. И если девушка до свадьбы соглашалась на интимные отношения с парнем, то иначе как шлюхой назвать ее было нельзя.
Правда, был один интересный момент, который заставил Настю усомниться в искренности своих родителей. Они давно уже спали в разных комнатах, и секса у них действительно не было. Детей же они уже родили, какой может быть секс? Все вроде бы замечательно. Наглядный и очень положительный пример налицо. Если бы не одно «но»…
А заключалось оно в том, что Настин отец изменял ее матери. Значит, секса у него не было только с ней, а с толстой грудастой соседкой Ленкой — был?
Настя застукала их, неожиданно вернувшись из школы раньше обычного. Голова разболелась от начинающегося гриппа, и она отпросилась с двух последних уроков. То, что она увидела в их гостиной, произвело на Настю такое убийственное впечатление, что она встала на пороге, как вкопанная, и молча смотрела на натягивающую лифчик Ленку и на судорожно засовывающего ноги в штаны отца. Большая Ленкина грудь никак не хотела влезать в бюстгальтер, если это сатиновое изделие пятого размера можно так назвать, и все вываливалась и вываливалась… А отец так торопился, что запутался в своих штанах и свалился на пол.
Отвернуться Насте даже в голову не пришло. В ее голове в тот момент вообще было пусто — как в трехлитровой стеклянной банке. Она просто стояла и смотрела.
