Мечты сбываются, сбылась и моя. Я так любила его губы, что он из-за меня даже поесть толком не мог. Вырывала ложку из рук, отодвигала тарелку и принималась целовать великолепие его лица. Он никогда не сопротивлялся, всегда сдавался без боя. Моя мама пробовала вставать на защиту, но всякий раз не выдерживала и отступала. Так мы лет пять процеловались взахлёб. У сверстников появлялись дети, а у нас губы, губы… и всё, ничего кроме губ. В кровати дальше кроликов не продвинулись. Раз – и готово. Бедно и бытово. Пустота она и есть пустота. Меня потянуло в Италию, в город влюбленных, в Верону. Взяла билет, ему не сказала и улетела бродить по улочкам Ромео и Джульетты. Там дошло, что пока Ромео не поднимется на балкон – до Джульетты, ничего не будет. Вернулась, выдумала свой балкон и стала ждать чуда, когда мой Ромео поднимется до меня. У него получалось плохо, ему было просто лень, он спотыкался и падал по пути к балкону. Однажды в октябре я ему сказала:
– Когда идешь ко мне, развяжи хотя бы шнурок на одном ботинке.
– Зачем?
– У Гагарина шнурок развязался, и он покорил космос.
– Я не Гагарин.
– А ты стань им!
Так я забеременела. Двенадцатого апреля меня увезли на скорой. Долго возились со мной, шушукались и решили, что ребенка не спасти. Выдумали вырезать матку, превратить меня в ничто.
И явилось чудо в виде старой докторши, она, как солнце, взошла в палату и скомандовала:
– Сегодня такой необычный день. Будем все вместе за ребенка бороться, и он обязательно выживет, смерть отступит от него.
Она родилась даже не семимесячной, всего кило двести. Маленький синий комочек. Когда ее на минуточку принесли ко мне, я увидела, что она прекрасна, как божий день. Глаза на всё лицо, и огромные ресницы, и ярко очерченные черные брови.
Кому что на роду написано, моей Господь глаза выделил, такие, как в сказке, глубины которых не измерить.
Когда муж пришел за нами, губ на его лице не обнаружила, две лычки младшего сержанта, не больше.
– Ну, как вы?
– Мы нормально, а ты зря в шнурок Гагарина не поверил.
– Я квартиру новую купил.
– Какую квартиру?
– С балконом для тебя.
Второй шаг
Отходил последний поезд марта. Я безуспешно пытался попасть хотя бы в один из его вагонов. Поезд был так перегружен, что надежда увяла прежде отправления. Из окна выпала женщина, из дверей – ребенок. Они пытались подняться с мокрого от слез и дождя асфальта, но им не позволяли, ими забавлялись люди. Мне нестерпимо захотелось помочь им.
Странно, услышали сразу, запросили цену. У поезда, оказывается, отсутствовал голос. А без голоса поезда с вокзалов отправлять запрещено. И еще не хватало зеленых глаз семафору. Я, не торгуясь, согласился. Нас впустили в вагон, и места на полках нашлись.
– Внимание, внимание, отправляется скорый поезд по маршруту с этого света на тот.
Так я стал глухонемым, а женщина и ребенок ослепли, пообщаться мы не успели.
На новом свете глухонемых, слепых, калек и уродов и без нас немало. Меня свои встретили, женщину с ребенком приняли тоже свои.
Хотелось поинтересоваться у машиниста, что это за поезд, но как? Слава Богу, догадался по губам. Голос у поезда человеческий.
Март – ретро-месяц из черно-белого кино. Я знаю вокзалы, откуда отходят поезда с одного света на другой, только назвать не могу. Света хватает и там и тут, глаз у людей мало осталось, и голоса пропали, и с билетом с того света на этот туго.
Скоро апрель, а поделиться не с кем. Я могу предвидеть всё на один шаг. Тревожит не это. От второго шага отказался. Чернота во всю прыть глазищами пялит, а снег от испуга присел. У него тоже право на голос отняли.
Думальщик
– Ты кто?
– Думалыцик.
– Для чего ты нужен?
– Я безработным словам работу даю.
– Любым?
– Абсолютно любым.
– Тик и Так.
– Пространство – ёмкость, в которой варится время. У времени два сына: Тик и Так. Когда они берутся за руки, рождается секунда.
– А пространство из чего?
– Оно из шагов.
– А шагу работу можешь дать?
– Конечно. Обыкновенным людям нечего и нечем измерять. Необыкновенные, страдая от переизбытка, ищут у людей меру. Если удается, происходит шаг.
– Придумай занятие для злобы и зависти.
– Зависть и злоба – излишества. Если этот переизбыток энергии снять, в душах просветлеет. А нефти и углю не придется покидать родину свою – недра.
– Ты и числительные делом можешь занять?
– Конечно. Называй.
– Тридцать три.
– Тридцать три бусинки, тридцать три буковки. Тридцать три ока языка. Круг не азбука, он справедлив, на нем каждая буква – первая. Перебираю и радуюсь. Тридцать три секунды вечности. Вселенная из тридцати трех планет в ожидании Солнца. Когда оно взойдет, родится текст. Те, кто прочитают, назовут его молитвой.
* * *
Если тебя разбили, не переживай. Ты дождь. У тебя свой путь. Иди.
Мечта
У меня было три мечты: побывать в Париже, посидеть с похмелья на берегу Антарктиды и еще одна. Очень хотелось, чтобы кто-то сказал моей маме, что сын ее поэт.
Париж сам себя изжил. В Антарктиду взять обещали, да забыли про то. А маме никто так и не скажет – ее нет.
* * *
– Мама, а Земля это что?
– Глаз божий.
– А мы?
– Мы его соринки.
– Мы мешаем ему?
– Нет, сынок, мы занимаем мало места на Земле.
Сказки
– Мама, а зачем детям сказки рассказывают?
– После каждой сказки, сынок, они подрастают на один сантиметр.
– Мама, а сколько нужно лет, чтобы сочинить сказку? – Два.
– Два года, да?
– Нет, два голых глаза, сынок.
Друг Солнца
Попросила лиса зайчика:
– Пусти погреться, озябла совсем.
Тот пустил ее в свой домик. А она взяла и выставила его за дверь.
