— Ну, не стоит. Зачем же зря тратить деньги, когда здесь такая вкусная домашняя еда?
Мы берем тарелки и с горкой накладываем себе закуски. Я поясняю Ахмеду, в каких блюдах есть свинина, а какие он может смело брать.
— Привет, как вам вечеринка? — К нам подходит компания парней и девчонок из моего класса.
— Спасибо, все окей, — отвечаю я с набитым ртом.
— А напитки у вас есть?
— Но ведь пепси-колы и соков полно.
— Ты шутишь? Ты и дальше хочешь оставаться ребенком, даже в выпускном классе? — Они явно насмехаются надо мной.
— Меня это устраивает, — ощетиниваюсь я.
— А вдруг твоему восточному спутнику по душе кое-что другое? — Один из одноклассников вынимает бутылку из внутреннего кармана пиджака.
— Спасибо большое, я не пью, — снова объясняет Ахмед.
— Абстинент или уже зашился? — Опять начинаются насмешки.
— Мальчики, в самом деле, спасибо, но дайте нам спокойно поесть. — Я пытаюсь сплавить их поскорее, так как они уже начинают действовать мне на нервы.
Неожиданно возникает какая-то суматоха, но нам ничего не видно за спинами моих однокашников.
— Подержи-ка минутку. — Моя одноклассница, та самая, что всегда сидит у окна, всучивает Ахмеду пластиковый стаканчик, наполненный какой-то зловонной алкогольной жидкостью.
В эту секунду все поворачиваются к нам спиной и расступаются, и мы оказываемся с глазу на глаз с директором школы и математичкой. Тут же стоят моя мать и классная руководительница.
— Что это вы такое потягиваете? — спрашивает директор с нездоровым румянцем на лице.
— Это не мой стакан, какая-то девушка дала мне его подержать, — объясняет не на шутку встревоженный Ахмед.
— В таком случае дайте его сюда. — Директор выхватывает стакан из его руки и нюхает содержимое. — Знаете что?! Ваши оправдания жалки! «Не мой стакан»! Ха! — кричит он, а вокруг собирается еще больше любопытных подростков.
— Но так и было, у меня нет необходимости лгать! — решительно возражает Ахмед.
— Вы нарушаете правила, а в довершение всего глупо врете. — Директор скользит взглядом по всем присутствующим. — Что уж тут поделать, к такому лицемерному народу вы принадлежите.
— Что вы хотите сказать? — Ахмед ставит на стол свою тарелку с едой.
— То, о чем знаем мы все. Вы пришли сюда, чтобы развращать нашу польскую молодежь.
— Вы шутите?! Да здесь же все пьяны! — Не выдержав, Ахмед повышает голос. — Это же Содом и Гоморра! Невозможно испортить то, что уже испорчено.
— Хватит! — Директор замахал руками, будто желая ударить его. — Ваше присутствие здесь нежелательно. Ясно?!
— Не смейте меня оскорблять! Я этого не позволю! — Лицо Ахмеда буквально сереет. Надвигается что-то весьма скверное.
— И что же вы сделаете?! Может, вызовем полицию? Тогда тебя сразу же депортируют в родную пустыню. Не станут панькаться.
— Вызывайте, только скажите им, чтобы взяли с собой алкотестер. Сначала дыхну я, а потом вы.
— Что-о-о?
— Тогда и выяснится, кто развращает молодежь. Давайте, чего же вы ждете? — Ахмед иронично усмехается.
— Убирайся отсюда! — Директор аж хрипит от злости; кажется, он вот-вот взорвется. Отдав Ахмеду его карту проживания, он грубо толкает его к дверям. — А ты, девица, или парня меняй, или школу! — заявляет он мне на прощание.
Мы без оглядки выбегаем прочь. Уже на улице второпях набрасываем наши пальто, дрожа не так от мороза, как от возмущения. Мы не произносим ни слова. Мне хочется плакать. Ахмед, не глядя на меня, направляется прямиком к моему дому. Стоит пронизывающий холод, тротуары покрыты тонким слоем льда, воздух насыщен влагой. На дороге темно — как обычно, почти все уличные фонари разбиты местными хулиганами. По моей спине пробегает дрожь.
Из переулка доносятся веселые, приглушенные расстоянием голоса. К нам приближается какая-то компания. Вот я уже различаю отдельные силуэты — и с ужасом обнаруживаю, что это те самые типы, которые задирали нас в спортзале. Их то ли четверо, то ли пятеро. Как только им удается еще держаться на ногах?!
— Эй, куколка! — Они все-таки заметили нас. Мы пытаемся не обращать на них внимания, но это нелегко: они загораживают узенький проход. — Эй, тебе говорят, потаскуха!
— Вот мы и встретились снова. — Самый здоровенный из них становится передо мной. — Поглядите-ка, какое совпадение! — Наклонившись вперед, он хватается за живот, изображая смех, и его дружки вторят ему отвратительным вульгарным гоготом.
Я отвожу глаза и делаю попытку шагнуть на заиндевелый газон, но в этот момент мощная лапища хватает меня между ног.
— Что, только обрезанному даешь? Может, другие тоже хотят. — Он разражается грубым хохотом, остальные подвывают от восторга.
— Дружище, оставь нас в покое, мы ведь ничего тебе не сделали, — вежливо обращается к бандиту бледный как мел Ахмед, силясь одновременно оттащить его от меня.
— А что же вы можете нам сделать? — Зверюга выпускает меня и хватает Ахмеда за полы пальто. — Вы нас можете разве что в жопу поцеловать.
Банда угрожающе хихикает. Они сужают круг, и я вижу, что путь к бегству для нас отрезан. От них несет перегаром и дешевыми сигаретами.
— Да мы же с вами из одной школы, парни, что ж вы вытворяете?! — Еще немного, и я расплачусь. — Пустите нас, мы хотим вернуться домой.
— Ха! Домой! Чтобы трахаться с этим арабом?! Давай-ка мы тебе покажем, как это делается по-настоящему. А он посмотрит, авось научится.
— Ну хватит, я вызываю полицию. — Ахмед лезет в карман за мобилкой.
— Я тебе дам полицию! — Отморозок внезапно отвешивает правый хук, и вот уже Ахмед лежит пластом на выщербленных тротуарных плитах.
— Не задирайся ко мне, сопляк! — Тут же вскочив на ноги, мой спутник сбрасывает пальто и бьет противника ногой в живот.
Тот падает, словно мешок с картошкой, затем поднимается и, шатаясь, окидывает все вокруг таким безумным взглядом, что даже его дружки перестают дышать.
— Да ты не знаешь, с кем дело имеешь, черномазый, — шипит он.
Ахмед стоит на слегка расставленных ногах, немного согнув колени. Я слышу, как колотится мое сердце. Слышу я и тяжелое дыхание распаленных парней, которые все теснее окружают нас. Уголком глаза я замечаю, как в руке огромного обезумевшего скота что-то блеснуло; затем, будто в режиме замедленной съемки, вижу, как он широко замахивается в сторону Ахмеда; Ахмед отскакивает, но недостаточно далеко, и с хрипом падает наземь. Теперь я вижу четко: в руках отморозка нож.
Мертвая пауза, все беззвучно замерли, словно в стоп-кадре.
— А-а-а!!! — Это я бросаюсь на колени и размахиваю руками, не зная, что делать. Кровь ручьями бежит из шеи моего любимого, глаза у него вылезают из орбит, а подбородок он изо всех сил прижимает к грудной клетке, пытаясь остановить кровотечение. Обеими руками он держится за раненое горло. Я стаскиваю шарф и набрасываю на его руки, словно не желая видеть крови, текущей сквозь его пальцы. — Ах ты дрянь! — Я кидаюсь на амбала, который, оторопев от собственного поступка, стоит с раскрытым ртом и сжимает в руке окровавленный нож. — Убийца! — воплю я и колочу его кулаками по опухшей от выпивки роже. — Сядешь и не выйдешь!.. Помогите! — кричу я во все горло, обернувшись к черным окнам. Кое-где отодвигаются занавески, и это вселяет в меня надежду на спасение.
