Британский посол придвинулся ближе:
– Год назад, во время поминальной службы по болгарскому генералу, кстати также убитому, в церкви сработала адская машина, обрушив кровлю. А совсем недавно дворцовый повар приправил суп бактериями, возбуждающими сыпной тиф. И Фердинанд серьезно заболел. В этом месяце, по возвращении принца в Софию, глава русской тайной полиции ознаменовал это событие отправкой Фердинанду бомбы, упакованной в коробку из-под превосходных сигар. Впрочем, принц был не в претензии, поскольку использовал это подношение против одного из своих врагов.
– И какой же из всего этого выход? – спросил Холмс.
– Принц должен получить гарантии наследования престола. Ему надо жениться вторично. Кронпринцу Фердинанду нужна супруга, которая станет ему надежной поддержкой и склонит мнение общества в его пользу. Кроме всего прочего, она должна замещать принца во время публичных церемоний, подвергающих его жизнь особой опасности. – Сэр Пендерел улыбнулся, подумав о чем-то своем. – Принц Фердинанд однажды спросил меня, может ли он надеяться на брак с одной из внучек нашей королевы. «Подумайте над этим, – попросил он. – С внучкой английской королевы! С внучкой Царя-освободителя! С кузиной германского кайзера! Она станет царицей Болгарии!»
– И как же вы ему ответили? – спросил я.
– В лучших традициях британского министерства иностранных дел. Я ушел от прямого ответа. Лучше предупредить болезнь, чем потом ее лечить. Любой королевский дом, отдавший ему в жены свою принцессу, неминуемо заполучит серьезного врага в лице Санкт-Петербурга.
Многие страны считают Болгарию опереточным государством, на правителя которого мало воздействуют дипломатические усилия великих держав, увязающие в здешней неповоротливости, как в глубоком снегу. В реальности все обстоит иначе. Русские довлеют над этой страной как неминуемая опасность. Царь желает видеть в софийском дворце одного из своих великих князей, чтобы сделать Болгарию подобием кошачьей лапы, от которой без его разрешения не увернется ни одна мышь на Балканах.
Англия более других великих держав заинтересована в том, чтобы сдерживать экспансию русских. Мистер Холмс, если способности, которые за вами признают, позволят разыскать евангелие, вы послужите на благо своей стране. Как посол ее величества, я считаю, что, сохранив жизнь принцу и будущему царю Болгарии, мы избежим ужасной катастрофы, мировой войны, которая распространится от Москвы до Пиренеев, от Северного моря до Палермо и унесет миллионы жизней. Я не могу представить себе большей беды для всего человечества, чем провал вашей миссии.
Вдалеке показался большой паром, который, тяжело пыхтя, плыл к нам от болгарского берега.
Мы уже направились к ожидавшему нас экипажу, когда в нескольких ярдах от него нас остановили слова сэра Пендерела:
– Буду признателен, если вы присоединитесь ко мне через несколько дней на представлении «Саломеи», которое дает в «Альгамбре» королевская труппа. Говорят, это будет первая постановка на английском языке. Это Оскар Уайльд, а значит, шок, однако наш принц, пользующийся дурной славой, редко упускает случай шокировать.
Посол подал нам руку для прощального пожатия.
– И еще кое-что о Фердинанде. Как все корыстолюбцы, он заботится только о собственных интересах. Он придерживается politique de bascule[15]. Сначала кокетничает с одной державой, затем заигрывает с другой. Вы убедитесь, что это великий актер. Вставая с постели, он всякий раз создает себя заново. Мгновенно меняет маски. Может быть любезным, щедрым, обходительным, саркастичным homme du monde[16], всегда улыбающимся и дружелюбным. Эту личину он предъявит вам. Ну а в моем присутствии предстанет хитрым политиком. Или обернется фигурой почти трагической, тираном загадочной страны, уязвимым для оскорблений правителем, чью чувствительность следует уважать. Таков его образ в глазах европейских держав. Но есть одно качество, объединяющее в целое его многоликую натуру.
– И какое же? – заинтересовался я.
– Совершенная неискренность.
Мы сели в экипаж, а сэр Пендерел отступил назад.
– Для вас забронированы номера в отеле «Паначев», – крикнул он. – Когда вы отправитесь на поиски Зографского евангелия, Софию накроет волна страха. Каждый раз, когда принц уезжает из столицы, кому-нибудь из его противников обязательно перерезают глотку. Принц пользуется своими отлучками, чтобы рассчитаться с врагами. И последнее: когда мы встретимся во дворце и нас будут представлять друг другу, пожалуйста, ведите себя так, как будто мы не знакомы.
– Вы можете на нас положиться, – ответил я решительно.
Глава седьмая,
в которой мы прибываем во дворец«Восток» поднял бело-зелено-красный флаг Болгарии и оглушил всех ревом своего гудка. Мы подплывали к Железным Воротам. Вспенивая лопастями гребного колеса воду цвета кофе с молоком, паром направился к правому крутому берегу Дуная, несколько задержанный в своем продвижении огромным плотом, сплавляемым вниз по ленивому течению к Черному морю и несущим на себе дюжину хижин. На берегу нас ожидал шофер, вручивший нам визитку с надписью: «Ревицкий, личный водитель Его Королевского Высочества принца Фердинанда Болгарского».
Начинался последний этап нашего путешествия. Мимо нас проносились ухоженные грядки с огурцами, томатами, капустой и сладким перцем. Аисты, вьющие гнезда на крышах монастырей, при нашем появлении взмахивали крыльями и щелкали длинными желтыми клювами. Все вокруг безмолвствовало. Издалека доносился дымок очага, в котором горят дрова, самый чудесный из всех запахов.
Меня клонило в сон, и, задремывая, я видел Дели и худых лошадей из конной артиллерии, которые перескакивали заполненные жидкой грязью рвы во время скачек с препятствиями. Я снова очутился в маленькой индийской деревушке на исходе дня, когда наступают сумерки, переходящие в полумрак, и голубая дымка стелется над полями, и почувствовал странный кисло-сладкий запах, какой исходит от покрывал кормящих грудью крестьянских женщин.
Через несколько часов мы оказались в Софии. Сначала нашему взгляду открылись заводики и мастерские, производящие одежду из шерсти, льна и хлопка, изготовляющие бумагу, мыло, поташ, изделия из меди и железа. Шины нашего автомобиля вместе с дорожной пылью вздымали вверх тысячи разнообразных запахов. Ближе к центру города машина стала петлять узкими улочками с дощатыми и бревенчатыми тротуарами.
Мы прибыли во дворец. На высокой мачте рядом с болгарским флагом развевался королевский штандарт. Это было самое красивое из всех виденных мною зданий, за исключением Тадж-Махала. Огромные окна обрамлялись кретоновыми занавесями, слегка покачивающимися на ветру. Неяркий свет, зажженный в залах, чтобы прогнать сумрак, заставлял сотни стекол сверкать, как в Пале-Рояле.
От дворца ступенями спускались широкие террасы с клумбами ярко-красной герани, обсаженные рядами белых олеандров и багряников, между которыми мелькали статуи наяд, дриады, нимфы, сатиры и бронзовый олень из Геркуланума. Стену, обращенную к террасам, венчал фронтон, изображавший сцену охоты на кабана. Под карнизами гнездились сотни ласточек, которые то и дело вылетали оттуда, устремляясь ввысь.
