И тогда будет правильно. Годам к восьмидесяти где-нибудь… случится, поэтому мудрость очень часто отсылается в старость. В бытовом, а бывает, и в культурологическом сознании старец и мудрец – это практически одно и то же. Но я сторонница того, что сказала когда-то моя мама, женщина мудрая, ибо она умела видеть уроки и помнить их: «С возрастом ума не прибавляется, а только высыхает то, что было в молодости».
За этим стоит, кстати, вполне оправданное психологически объяснение о консервации. Она происходит с сознанием человека, если он не занят внутренним развитием, расширением своей картины мира, внутренней работой, сохранением своей адекватности меняющемуся миру. Количество связей в мозге (физиологически) и в сознании (психологически) не увеличивается, человек решает, что он уже все понял, все знает. Не зря говорят о консервативности мышления, которая возникает с годами. Закон адаптации и потребность в сохранении энергии движут человека в сторону не увеличения, а сохранения территории, где он уже более или менее адаптировался. Это же естественно!
Никто спорить не будет, и никаких особых, специальных объяснений не нужно тому, что с возрастом сознание консервируется и становится все сложнее воспринимать новое. А те, кто не законсервировался, вот те – мудрецы.
И что же это, звание такое – «мудрец», – или должность? Может быть, и так, чего только в мире не бывает. Но мы не об этом, мы о специфическом свойстве человеческого разума, в силу особенности природной данности, присущей женщине. Обратите внимание: хотите не слыть, а быть мудрыми, дорога все та же. Принятие особенностей женской природы, сохранение связи с источником – жизнью и бытием. И еще один несомненный повод ценить то, что дано, не поддаваясь на провокации мужского мира.
А в особенности мужской мудрости неоспоримо включена способность преодолевать любые концепции и установки, может быть, в том числе и установки на невозможность восприятия и использования особенностей женского интеллекта.
С собой на своем языке
Главная особенность женского интеллекта определяется природной способностью воспринимать объемы, нечеткие множества, мыслить картинкой и видеть процессы. Но если женщина не вооружается интеллектуальными инструментами, структурирующими пространство ее сознания, то есть средствами перевода с женского языка на ставший всем привычным язык систем, структур, сравнений, иерархии – короче говоря, язык мужского мира, то она лишает себя возможности перевести свое видение, передать свое знание и быть адекватно понятой.
Но ведь и лишенная таких знаний женщина не молчит. Нет, конечно, она видит и пытается свое видение как-то передать.
Есть такая расхожая шутка. Мужчины привычно упрекают женщин в том, что они много говорят, женщины объясняют это тем, что мужчины плохо понимают. Вот вам и очередной скандал из ничего. Вы наверняка хоть раз видели, как пытаются договориться два человека, когда ни один из них не знает языка другого. Оба говорят очень много, коверкая свой родной язык в надежде, что так будет понятнее, говорят излишне громко, как будто проблема не в незнании языка, а в слухе, и в результате расходятся обиженные друг на друга. Не правда ли, очень похожая схема?
Женщина, использующая только свой язык, привычно называет «объяснением» свои попытки описать то, что она видит и чувствует. Вы когда-нибудь пробовали описывать увиденную вами картину, пейзаж, ситуацию, в которой вы находитесь, со всеми подробностями? Сколько это займет времени? Сколько понадобится слов? Все знают, как это сложно, и потому, если у нас есть возможность, мы предпочитаем взять человека за руку и сказать: «Пойдем, сам посмотришь». Это и быстрее, и эффективнее.
Поэтому и говорят, что женщина очень много говорит непонятно о чем. Именно так все выглядит с позиции структурированного, систематизированного мужского языка. Он пренебрежительно относится к женскому способу изложения, то есть образно-художественному, сильно эмоционально окрашенному, объемному, а в связи с этим часто непоследовательному. Почему? Потому что попытка передать объем, если не слушать и не встраиваться в него, не быть к нему внимательным, кажется иногда хаотическим набрасыванием бессвязных кусков.
Если женский язык не выучить, то понять ее невозможно. Так уж устроился мир, и ничего с этим не сделать. Если он – мужской, то и коммуникация, и оценка ума, интеллекта, мудрости происходит с позиции мужского языка, то есть способности четкого, системного, структурированного, последовательного изложения. К счастью, даже мужчины в своем шовинизме, расслабленные тем, что они в своем праве и в своем мире, уже признают, что линейной логики очень часто не хватает. Нужны миру более сложные способы думания. И для изучения этих новых интеллектуальных инструментов совершенно все равно, мужчина ты или женщина. Сложность в другом – в адекватном переводе.
Рассказ женщины о чем-то для нее порой жизненно важном воспринимается мужчиной как поэтическая преамбула к тому моменту, когда она наконец-то скажет, чего хочет. А женщина уже сказала и не один раз повторила, потому что видит, что ее не понимают, и старается объяснить еще раз иначе. Но она говорит на своем языке.
Оттого что мы все живем в одном социуме, мы все люди одного народа и у нас один общий язык, нам кажется, что мы и говорим на этом общем одном языке. Возникает устойчивая иллюзия, что мы просто не можем не понимать друг друга. Профессиональные переводчики очень хорошо знают проблему, когда схожесть звучания – враг перевода. У каждой природы свой язык: у биологической – свой, у социальной – свой. Опускаясь до обобщений, можно говорить о мужском и женском языке в рамках языка русского, например.
Так под давлением внешней управляющей системы, которая озабочена максимальной пользой того или иного члена человеческого сообщества для себя, с женским языком происходит тот же процесс, что происходит с языками малых народов, – его за ненадобностью постепенно забывают, вытесняют на этнографические окраины.
В своих многочисленных путешествиях по уже не существующей стране, которая, казалось бы, гордилась своим многоязычием, я часто сталкивалась с тем, что люди не знали своего родного языка. Более того не видели смысла его знать, потому что общение на нем очень часто было признаком отсталости и необразованности. «А вы почему на родном языке не говорите?» – «Мы что, деревенские?» А ведь потеря языка – это потеря возможности общения с частью мира, это сужение культурного фона. Потом страна изменилась, и потери стали очевидными.
Процесс, который происходит с женщинами, так и не освоившими в полноте язык своей природы, или согласившимися на отказ от него в сделке с социальной реальностью, абсолютно схож с трагедией народов, утративших свой язык, а с ним свою культуру и самоидентификацию.
Понимать для себя, выражать для других
Девочку, женщину, не поддерживают в ее попытках выражения себя, своего понимания, видения и восприятия мира. Она не получает подтверждения своих интуитивных ощущений: справедливого – несправедливого, живого – мертвого, настоящего – ненастоящего. Ее не учат понимать и выражать себя, так чтобы между ее внутренним миром и миром внешним образовалась связь. А эта связь необходима для жизни, для жизни женщины внутри существа женского пола. Она обеспечивает тот самый энергоинформационный обмен, который мы отдали на откуп «ведьмам», открывает все новые и новые смыслы, конкретные смыслы конкретной жизни. Если этой связи нет, жизнь консервируется. И женщина действительно становится «половинкой», которая способна общаться с миром только через проводника – мужчину. Либо подтверждает реплику: «что с нее взять, она же – женщина» – кроме скандала, салата и шляпки больше нечего.
