Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Очевидно, что приватизация, будучи «главным инструментом» реформ, сопровождалась такой пропагандистской кампанией, какую только могли обеспечить «культуральные и социологические» ресурсы новой политической системы. Отсюда вытекает вопрос: какую латентную величину измеряет социолог, используя в качестве индикатора параметр «доля положительных и отрицательных оценок»?
Если, по выражению Александера, «события — это одно дело, представление этих событий — совсем другое», то к чему относится положительная или отрицательная оценка опрошенных? Индикатором чего является выраженная в пропорции ответов оценка? Как разделить веса двух разных величин, которые совместно определяют оценку — вес реальной «групповой боли» и вес качества пропаганды, «продукта культуральной и социологической работы» идеологической машины?
Какого-то одного надежного метода нет, нужны аргументы, усиливающие или ослабляющие правдоподобность вывода. Для этого полезно построить временной ряд оценок, т.е. измерить сходные параметры в разные моменты действия идеологической машины. Надо также сделать дополнительные измерения, по возможности независимыми методами с иными индикаторами.
* * *
Для первого подхода есть ценный материал. В обзоре результатов общероссийского исследования «Новая Россия: десять лет реформ», проведенного Институтом комплексных социальных исследований РАН под руководством М.К. Горшкова (Десять лет российских реформ глазами россиян // СОЦИС, 2002, № 10), говорится: «Проведение ваучерной приватизации в 1992-1993 гг.» положительным событием назвали 6,8% опрошенных, а отрицательным 84,6%». Таким образом, в 2002 году общественная оценка приватизации была однозначно негативной. В отчете об исследовании сказано:
«Один из ключевых вопросов — как оценивают россияне свое прежнее и нынешнее отношение к реформам начала 90-х годов. Так, почти половина опрошенных заявила о том, что десять лет назад они в той или иной степени поддерживали начавшиеся тогда экономические и политические реформы, тогда как 34% либо сомневались, либо были категорически против них. Отвечая же на вопрос о своем нынешнем отношении к реформам, наши сограждане оказались более сдержанными и критичными. В результате негативные оценки десятилетнего периода реформ являются сегодня преобладающими. Так оценивают их 60% респондентов. Изменили свою точку зрения прежде всего те, кто заявлял о том, что еще на начальном этапе реформ занимал колеблющуюся позицию. Вместе с тем, и среди бывших твердых сторонников реформ оказалось достаточно много тех, кто изменил свое отношение к реформам со знака плюс на знак минус — более 40% опрошенных» (там же).
Если так, то искренний переход тех, кто в момент приватизации был ее противником, в лагерь ее сторонников очень маловероятен. Напротив, статистически преобладал обратный переток — с течением времени те, кто в 1992 году поддерживал приватизацию, становились ее противниками, в 2002 году таких оказалось более 40% среди опрошенных.
Этот факт подтверждается изучением отношения к перестройке, которая воспринимается как подготовительный этап реформы. Спустя 20 лет после ее начала исследователи пишут:
«После 1988 года число поддерживающих идеи и практику перестройки сократилось почти в два раза — до 25%, а число противников выросло до 67%. И сегодня доля россиян, позитивно оценивающих перестройку, хотя и несколько возросла и составляет 28%, тем не менее, большинство населения оценивает свое отношение к ней как негативное (63%)» (Перестройка глазами россиян: 20 лет спустя // СОЦИС, 2005, № 9).
А общий вывод из исследования 2005 года весьма жесткий:
«Приведенные данные фиксируют очень важное обстоятельство — ни перестройка сама по себе, ни последовавшие за ней либеральные реформы, ни социальные трансформации сегодняшнего дня не смогли создать в России той общественной «среды обитания», которая устроила хотя бы относительное большинство населения» (Там же).
Если так, то ожидать искреннего одобрения приватизации со стороны большинства было никак нельзя, во всяком случае в 2005 году.
* * *
Нанесем точки оценок на ось времени. Уже в 1994 г., еще в ходе приватизации, наблюдалось важное явление — непримиримое неприятие приватизации сочеталось с молчанием населения. Многие тогда замечали, что это молчание — признак гораздо более глубокого отрицания, чем протесты, митинги и демонстрации. Это был признак социальной ненависти, разрыв коммуникаций — как молчание индейцев во время геноцида.
Видный социолог Н.Ф. Наумова писала, что «российское кризисное сознание формируется как система защиты (самозащиты) большинства от враждебности и равнодушия властвующей элиты кризисного общества». На это важное наблюдение В.П. Горяинов заметил: «Сказанное как нельзя точно подходит к большинству населения России. Например, нами по состоянию на 1994 год было показано, что по структуре ценностных ориентаций население России наиболее точно соответствовало социальной группе рабочих, униженных и оскорбленных проведенной в стране грабительской приватизацией» (Горяинов В.П. Социальное молчание как концепция особого вида поведения (о книге Н.Ф. Наумовой «Философия и социология личности») // СОЦИС, 2007, № 10).
Здесь произнесено символическое определение: грабительская приватизация. Она не просто обездолила, она унизила и оскорбила трудящихся. Это важный элемент в интерпретации данных опросов. Запомним его.
В исследовании, проведенном в июне 1996 года (общероссийский почтовый опрос городского и сельского населения), сделан такой вывод:
«Радикальные реформы, начатые в 1992 году, получили свою оценку не только на выборах, но и массовом сознании. Абсолютное большинство россиян (92% опрошенных) убеждено, что «современное российское общество устроено так, что простые люди не получают справедливой доли общенародного богатства». Эта несправедливость связывается в массовом сознании с итогами приватизации, которые, по мнению 3/4 опрошенных, являются ничем иным как «грабежом трудового народа» (15% не согласны с такой оценкой, остальные затруднились с ответом).
Девять из десяти взрослых жителей страны считают, что «основные отрасли промышленности, транспорт, связь должны быть собственностью государства, принадлежать всему народу, а не группе людей». Серьезные аналитики и политики не имеют права не учитывать такую позицию трудящегося населения страны, как бы они ее ни оценивали.
Данные опроса подтвердили ранее сделанный вывод о происходящем ныне процессе преобразования латентной ценностной структуры общественного мнения в форме конфликтного сосуществования традиционных русских коллективистских ценностей, убеждений социалистического характера, укоренившихся в предшествующую эпоху, и демократических ценностей, индивидуалистических и буржуазно-либеральных взглядов на жизнь» (Рукавишников В.О., Рукавишникова Т.П., Золотых А.Д., Шестаков Ю.Ю. В чем едино «расколотое общество»? //СОЦИС, 1997, № 6).
Вот главное, что зафиксировали опросы 1994-1997 годов: 75% населения воспринимают приватизацию как грабеж. Эта травма была так глубока, что произошел раскол общества по ценностным основаниям. Здесь — сложная методологическая проблема. Какая программа социологических опросов адекватна «латентной ценностной структуре общественного мнения в форме конфликтного сосуществования» двух разных систем ценностей? Как интерпретировать ответы людей, приверженных разным системам? Ведь одна часть опрошенных опирается на гегемонию экономического и административного капитала, а другая ведет катакомбное духовное бытие. Не должны ли программы исследований строиться по-разному для разных частей расколотого общества?
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
