— Антон, хватит, как тебе не надоест! Что делать-то? Ведь его надо в больницу.
— Да, не помешало бы.
— А у тебя есть машина.
— Ну и?
— Давай его отвезем, Антон, милый, пожалуйста! Сам же говоришь, возможен этот… ну…
— Летальный исход. Вполне возможен.
— Вот видишь!
— Ах как мы взволнованы. Понимаю. Он и вправду ничего: этакий бычок-производитель. А ты у нас девушка впечатлительная… Нет, дорогуша, не повезу.
— Ну Антон!
— Категорически. Дороги размыты. Не собираюсь гробить свой скромный автомобильчик ради твоего хахаля.
— Да говорю же: он не хахаль мне!
Больной опять дернулся, бессвязно забормотал что-то. Маша, прервав спор, склонилась над ним. Пыталась разобрать слова: может, назовет свой адрес или даст еще какую-то зацепку — кто он, откуда? А вдруг его жена живет где-то неподалеку, и тогда Маша оставит Антона подежурить, а сама свяжется с ней.
Скорее всего, он летчик сельскохозяйственной авиации, а его разбитый самолет был «кукурузником», опыляющим поля. Значит, их служба должна быть расположена поблизости, в этом же районе.
Но он шептал что-то отрывочное, непонятное. Про какой-то седьмой день и какое-то творение, а потом сразу про свое больное ребро. Вот вроде бы упомянул женское имя — Ева. Маша наклонилась ниже, к самому его лицу:
— Кто это — Ева? Ваша жена? Дочка? Ну же!
Она нетерпеливо тряхнула головой, тяжелая коса упала ему на щеку, и летчик вздрогнул, будто был в сознании и мог почувствовать это. Губы его расслабились, исчезла напряженная морщинка между бровями, и он отчетливо произнес с улыбкой:
— Ко-лос…
И затих.
Антон, закинув ногу на ногу, хихикал:
— Ага, так вы с ним не знакомы? Однако фамилию твою, Мери, он знает: Колосова. Телепат, что ли?
— Наверно, — вздохнула Маша. Она очень устала, и не было у нее больше сил на пререкания. А также и на расследование — кто он, откуда и что именно о ней узнал.
Сколько сейчас времени? Небо целый день черное, и не понять: зашло солнце или еще нет. Редко случается такая долгая гроза.
Наручные часики остановились от влаги во время ее необычного утреннего путешествия. Пожалуй, сейчас около пяти часов пополудни. А клонит ко сну так, будто уже ночь.
— Ну, я пошел, — неожиданно сказал Антон. — Не маленький, понимаю: третий лишний.
— Как?! Уйдешь? — испугалась Мария. — А вдруг он тут без тебя…
— Загнется? Да нет, вряд ли. Если честно — преувеличил я насчет летального-то. Хотел увидеть твою реакцию: насколько этот пришелец дорог твоему сердцу… и другим твоим жизненно важным органам. Убедился: сердечко трепещет. Успокойся: жить будет. И даже сможет тебя удовлетворять…
— Господи, Антон, сколько можно!
— Но не сразу, Мери, не сразу. Единственное, что ему сейчас нужно, — это покой. Так что не соблазняй его пока своими голыми плечиками.
Белецкий, хихикнув напоследок, вышел.
У Маши хватило сил накачать насосом-«лягушкой» пляжный надувной матрас. Однако прежде чем плюхнуться на него и погрузиться в сон, она искоса глянула на неподвижного летчика и… на всякий случай натянула на голые плечи старую брезентовую ветровку.
Во сне она летала. Впервые в жизни. Не падала, а взмывала ввысь. Наверное, это по созвучию со словом «летальный», которое так часто сегодня повторялось…
Глава 6
Диалог без слов и со словами
…Нет, определенно я не в раю. Но там, где я нахожусь, тоже замечательно.
Это чья-то дача. Шикарная дача. Значит, владельцы богаты.
Так-так. Остается припомнить, кто же они, эти владельцы. Ведь я их видел и даже, кажется, говорил с ними в короткие просветы между глюками. Теперь я должен отделить галлюцинации от реальности. Мне чудились сады Эдема… и я видел худого мужчину в домашнем халате, примерно моего ровесника. Белобрысый скелетище, напрочь лишенный мышц. Такое чучело вряд ли может иметь отношение к райским кущам. Значит, это была реальность. Выходит, он здесь хозяин. По-моему, он даже представился. Да, точно: Антон.
А та сказочная девушка с обнаженными плечами и с застенчивыми ямочками на щеках не иначе как померещилась. Таких в жизни не бывает. Даже жаль, что я пришел в себя. Изумительный был бред…
Мне грезилось, что она сварила для меня ароматный эликсир жизни в большой эмалированной кружке. Благодаря этой волшебной жидкости я теперь жив и могу осмотреться.
Сколько тут книг! Протяну-ка руку и возьму одну из стопки. Надо же, научные труды по физике. О, да здесь формулы по аэродинамике. Мне они знакомы. Они для меня — как любимые стихи. Жаль, что в сумерках так плохо видно…
Огромный примус, а рядом… Что такое?! Та самая эмалированная кружка? Она вполне материальна, она существует? А следовательно, девушка существует тоже?
Какое счастье! Или, наоборот, разочарование? Ведь в таком случае, по логике, она — жена этого безобразного Антона?
Да, что-то подобное я припоминаю, об этом здесь говорилось. Ладно. Переживем.
Если она вновь появится, притворюсь совершенно равнодушным. Негоже вторгаться в чужую семейную жизнь, тем более что я в неоплатном долгу перед этой супружеской парой.
А что это чернеет в дальнем углу, возле печки? Куча тряпья? Старые одеяла? Не разглядеть.
Там какое-то движение. Это не тряпки, а живое существо. Причем существо человеческое.
Кто мог лежать прямо на полу? Уж наверняка не хозяева. Те-то небось забавляются наверху, в супружеской спальне: видимо, резная лесенка ведет именно туда.
Человек в углу поднялся на ноги. Он неуклюжий, маленького роста, коренастый и широкоплечий. Идет сюда. А шаги-то у него легкие, невесомые. Протягивает руку к выключателю.
Вспышка. Зажмуриваюсь. Глаза должны привыкнуть к свету.
Привыкли, и… быть того не может: неуклюжий карлик оказался той самой девушкой из сказки. Вернее — женой хозяина. Непонятно, почему она спала на полу, обряженная в уродливую брезентовую куртку, пригодную разве что для дорожных рабочих. Как ей неудобно двигаться в этом видавшем виды скафандре!
Она оборачивается ко мне. Становится так больно от взгляда ее карих глаз!
Больно оттого, что она принадлежит другому…
…Мой гость посмотрел на меня, едва я включила свет, и почему-то мне стало почти физически больно от взгляда его черных глаз. Стыдно за мой внешний вид, за эту заскорузлую ветровку. Захотелось сбросить ее, но не выходило из головы язвительное замечание Антона:
— Не соблазняй его пока своими голыми плечиками.
Неужели мужчины не могут думать ни о чем другом, кроме… Неужели мой пациент тоже озабочен только «этим»? И если я сниму куртку, решит, что моя цель — соблазнение? Не может быть, на вид он такой благородный!
