— Вам тоже следует появиться на этих занятиях, это будет очень весело, — говорит она — скорее дружески, чем критически, хотя, вероятнее всего, это деланное участие.
Мне бы хотелось объяснить ей, что мы живем в другой финансовой среде, сильно отличающейся от ее стратосферы, и что помимо горничной, страдающей артритом и неспособной нагнуться до пола, другой прислуги у меня нет, то есть я сама ею являюсь, но это займет много времени, и, кроме того, она относится к тем женщинам, которые привыкли жить в розовом мире, в котором люди могут избежать поездок на метрополитене с рюкзаком, разъезжая всюду на такси, а долг странам «третьего мира» может быть уплачен проводимым раз в два года благотворительным обедом из трех блюд с бесплатным шампанским.
Фред заснул у меня на руках, надавив на мое колено и тем самым заставив мою левую ногу прижаться к ноге Прирученного Неотразимца. И я вдруг прониклась благодарностью к неопределенности постельных отношений с Томом. «Радуйся простым и бесплатным удовольствиям, — одернула я себя. — Живи настоящим». Но мой разум меня игнорировал. Зато я осознала, что жду более тесного прикосновения бедра сидящего рядом со мной мужчины. И поэтому не могу перестать смотреть на его соседствующую с моей ногу. Несколько минут она пребывает в спокойствии, каучуковая подошва спортивных ботинок «Конверс» твердо упирается в пол. Однако едва учитель музыки принимается петь, нога в ботинке начинает притопывать и потихоньку придвигаться к моей. По крайней мере, я ощущаю ее тепло. Когда музыка заканчивается, нога уже определенно ближе, чем была. И вдруг дело начинает осложняться. Я решаю, что мне следует отодвинуть свою ногу — из уважения к нему, просто на тот случай, если ему кажется, что я проявляю излишнюю инициативу. Но потом я думаю, что это наверняка будет выглядеть грубо, ведь если он придвинул ногу ненамеренно, то я как бы обвиню его в излишней физической близости, если попытаюсь отодвинуться!
Я скашиваю глаза, чтобы посмотреть на другую его ногу — не прижата ли она аналогичным образом к ноге сидящего по другую сторону от него папаши, и испытываю разочарование: так оно и есть. Возможно, он действует в обоих направлениях! Это резко отрезвляет меня: что за мысль?! Я начинаю усиленно думать о Томе, его работе, как он старается найти выход из бюрократического тупика с плановым отделом в Милане. Я представляю себя стоящей подле его письменного стола и разглаживающей средним пальцем складку между его бровей, в то время как он разговаривает с итальянским коллегой о последнем камне преткновения, мешающем утверждению плана. Однако Том не хотел бы видеть меня в Италии. Я это знаю — когда я звоню ему на работу, он старается побыстрее от меня отделаться. Я сочувствую ему по поводу стресса, но возмущаюсь тем, что эта работа съедает его целиком. Как бы то ни было, размышления о Томе возвращают действительности ее прежний смысл.
Только когда я снова начинаю вести себя как взрослый разумный человек, озабоченный тем, что приготовить на обед и как бы успеть с ребенком в парк по дороге домой. Прирученный Неотразимец принимает исходное положение, сев нога на ногу, в результате чего я теперь соприкасаюсь с ним не только бедром, но и значительной частью ягодиц.
Он наклоняется и шепчет мне в ухо:
— Вы сегодня без пижамы, а тут просто парилка!
«Он что, тоже думает о запретных удовольствиях в отелях Блумсбери?» — проносится у меня в мозгу. По словам Эмми, там полно таких плавящихся в горниле любовных интрижек.
— Это, должно быть, заварочные чайники, — отвечаю я и ищу сексуальный подтекст в слове «чайник», но такового не нахожу. Теперь мои мысли мчатся со скоростью плейеров «ай-под», кроликов «Энерджайзер» и беспроводных зон: именно чего-то такого мне недоставало все минувшие годы! Первоклассники встали, чтобы трогательно спеть о том, что надо быть «маленькими, но крепкими»; потом они исполняют «Я — маленький чайник», после чего я слушаю их песнопение «Дорогой Господь и Отец человечества, прости нам наши безрассудства», и все встрепенувшиеся было фантазии одна за другой неумолимо гаснут.
После гимна директриса приглашает желающих сопровождать класс в поездке в «Аквариум».
— Я еду, — шепчет мне Прирученный Неотразимец.
— Поднимите, пожалуйста, руки и подойдите для получения информации, — просит директриса, размахивая конвертом.
Я вскакиваю — так быстро, как только могу, чтобы не уронить Фреда, и вскидываю руку вверх.
— Приятно видеть такой энтузиазм, — говорит директриса, и все оборачиваются, чтобы поглазеть на меня. В их глазах я читаю вопрос, кто я такая: страдающая от чувства вины, занятая по уши мамаша, пытающаяся таким образом компенсировать свое неприсутствия в жизни класса, или же одна из тех сверх меры радеющих о развитии чад мамаш, пичкающих деток вместо десерта алфавитными макаронами, с тем, чтобы их питомцы упражнялись в чтении и за чаем? Истина лежит на поверхности, я ринулась по одной простой причине: это же собирается сделать мой сосед, и я думаю, он меня понял. Только что в том плохого?
Вставая, я мельком взглядываю вниз, дабы уточнить, какие именно на мне джинсы: обещающие удлинить ноги или же те, что подтягивают задницу? И с ужасом обнаруживаю, что это вовсе не моя нога льнула к бедру Неотразимца, а некая выпуклость, выпирающая из моих штанов. Вчерашние панталоны! Я чувствую, как мое дыхание убыстряется, но нет никакого способа избежать непредвиденного поворота событий. Мысленно я проклинаю возвращение облегающих джинсов — ведь даже с помощью щипцов невозможно было бы быстро вытащить панталоны через штанину.
— Что это? — интересуется Само Совершенство, взгляд на одежду у которой — как у стервятника, готового разорвать добычу. Этим своим взглядом она с подозрением впивается в мою ногу.
— Это такое приспособление, — слышу я свой голос, чувствуя, как бисерины пота скапливаются над моими бровями. Я вжимаюсь в курточку Фреда.
Прирученный Неотразимец смотрит на меня с интересом.
— Оно не взрывается? — конкретизирует он свой интерес.
— Это… для снятия стресса. Если вы чувствуете беспокойство, вы нажимаете вот тут! — Я стойко парирую выпад, остервенело давя на бугор из ткани.
— Антистрессовый мяч? — с сомнением произносит Неотразимец.
— Он самый, — уверенно отвечаю я.
Они оба перегнулись через Фреда, чтобы потрогать дивное изобретение; загипсованная мужская рука тяжело возлегла на мое колено. В любой другой ситуации такое вторжение в мое личное пространство было бы однозначно квалифицировано как акт наивысшей сопричастности.
— Пожалуй, я уже чувствую себя чуть более расслабленным, — говорит Прирученный Неотразимец не без сарказма.
— Не уверена, что ощутила что-либо, — возражает ему Само Совершенство.
— Миссис Суини, не подойдете ли вы сюда? — отчетливо взывает директриса, выворачивая туда-сюда шею, чтобы рассмотреть, что тут у нас происходит. Сотни глаз сверлят меня. Я продолжаю манипулирования, и, наконец, наступает освобождение: мне удается пропихнуть предательские панталоны почти к самой щиколотке, свидетельством чего из-под штанины высовывается ярлык «Эм-энд-эс». Я резко наклоняюсь, чувствуя, как кровь прихлынула к моей голове, и захватываю пальцами край ярлыка. Изловчившись, одним движением срываю его, истаю, непринужденно кладу ярлык в сумку и продвигаюсь по ряду, неся на одной руке спящего Фреда. У меня стучит в висках, я обливаюсь потом, но мысль о целом дне в «Аквариуме» с Неотразимцем наполняет меня оптимизмом.
