— Вовсе нет! — возмутилась Джинджер. Она заставляла себя смотреть ему прямо в лицо, не отводя взгляда, хотя давалось ей это с большим трудом. — Ты меня не приглашал, я явилась к тебе как снег на голову, так что ты волен поступать, как привык, не считаясь со мной. — И она заставила себя снова уткнуться в чертежи.
Она услышала шорох. Очевидно, он снял джинсы и повесил их сушиться на деревянной полочке возле камина. Интересно, почему он так возится? — подумала она. Украдкой бросила взгляд на его ноги и снова сделала вид, что работа всецело поглощает ее внимание.
— Кажется, твоя нога совсем прошла.
Оказывается, он еще и поговорить хочет!
— Ага, — буркнула Джинджер, не отрываясь от чертежей.
— Какую комнату ты сейчас делаешь? — сухо спросил он.
— Вроде бы кухню, — откашлявшись, ответила она.
— Вроде бы?
— Кухню! — буркнула она, собираясь в комок.
А вдруг он решит проверить, чем она занимается? Но проверять он не стал. Тихо рассмеялся и пошел наверх. Джинджер вздохнула с облегчением. Теперь, когда его нет рядом, она снова получила возможность соображать. Интересно, буран и правда кончается? Она медленно подошла к окну и выглянула на улицу.
— К несчастью… — Мэтт успел переодеться и неслышно подошел к ней сзади. Вместо джинсов на нем были брюки, однако рубашка была такой же выцветшей, как и прежние. Она вздрогнула от неожиданности. — К несчастью, улучшение погоды не гарантирует, что ты сможешь быстро уехать. Извини. — Он с горестным видом пожал плечами. — Отсюда по-прежнему можно выбраться лишь на лыжах, но, пока ты не сможешь наступать на больную ногу, об этом и думать нечего.
— А вертолет?
— Что — вертолет?
— Папа может прислать за мной вертолет. Да, конечно, он почти наверняка так и сделает…
Она еще не готова уезжать! Еще рано! Внезапно Джинджер поняла, что ей не хочется уезжать.
Мэтт безразлично пожал плечами, видимо не желая больше обсуждать эту тему. Следом за ним она прошла в кухню. Нога при ходьбе все еще побаливала, но, по крайней мере, она уже могла передвигаться без посторонней помощи и достаточно свободно, хотя и не слишком грациозно.
— Ну так что? — настойчиво поинтересовалась она, пока он ставил чайник на огонь. — Что ты думаешь о вертолете?
— Хочешь попросить папочку прислать вертолет? Ради Бога!
— По-моему, ты обрадуешься, когда я уеду, — насмешливо продолжала Джинджер. — Ты ведь не устаешь напоминать мне, что я у тебя нежеланная гостья.
Мэтт медленно развернулся к ней и оперся на край рабочего стола. В руках у него была ложка.
— Вертолет — это прекрасно, но приходило ли тебе в голову, что снегопад по-прежнему сильный и видимость затруднена? Или так не терпится поскорее оказаться в Нью-Йорке, что тебе наплевать на то, что вызволение тебя из глуши может стоить жизни нескольким людям? Вижу, тебе подобные соображения и в голову не пришли. Впрочем, чему я удивляюсь? Похоже, ты привыкла всегда получать то, что хочешь?
— С тобой этот номер не проходит! — выпалила она прежде, чем поняла смысл своих слов.
— Да, прелесть моя, со мной этот номер не проходит. — Слова «прелесть моя» он произнес с неожиданной нежностью, хотя глаза были так же презрительно сужены. — А теперь давай пообедаем. По-моему, тебе пора начать помогать мне по хозяйству.
Как будто она все предыдущие дни только и делала, что валялась на диване и играла в игрушки. Она послушно выполняла его приказания и следила за тем, чтобы ванная оставалась после нее чистой, чтобы в сливе не было длинных рыжих волос, которые ему так не нравятся. В ее спальне не было ни пятнышка, несмотря на то что застилать постель с больной ногой до сих пор было трудновато.
— А мне казалось, ты любишь готовить, — поддела его Джинджер. — Сам же говорил, что не выносишь рядом женщин, которые суетятся и полагают, будто путь к сердцу мужчины лежит через желудок. — Странно, подумала она, что они вообще могут разговаривать, ведь большую часть времени он ее откровенно третирует. Однако по вечерам они мирно беседовали, если других занятий не было. Мэтт даже начал учить ее играть в шахматы, хотя, разумеется, отказывался поддаваться ей, чтобы не опускаться до ее уровня начинающей.
— Неужели я так говорил?
— Да, — в глазах Джинджер заплясали веселые огоньки, — ты заявил так после того, как осушил бутылку вина.
— Придется тебе что-то сделать со своей гривой, если ты собираешься мне помогать, — оборвал он ее. — На кухне длинным волосам не место!
— Я прикажу им убраться прочь! — Джинджер задорно откинула прядь волос со лба.
— Я сам. Сядь-ка.
Джинджер послушно повиновалась. Он порылся в ящике стола и встал у нее за спиной. Она хотела повернуть голову и посмотреть, что он делает, но он обхватил ее лицо ладонями и заставил сидеть прямо. Девушка почувствовала, как напряглось в ожидании ее тело. За окном в бешеном вихре кружил снег, а в хижине царила полная тишина, прерываемая лишь мерным тиканьем настенных часов.
Он начал причесывать ее. Его действия казались вызывающе эротичными. Когда он рукой откинул волосы у нее со лба, ей с трудом удалось заставить себя успокоиться, потому что сердце у нее билось как барабан, а кровь побежала по жилам с угрожающей скоростью. Джинджер закрыла глаза и, учащенно дыша, откинула голову назад.
— Ну как, миледи, вам нравится? — Одной рукой он собрал ее волосы в хвост, в другой руке была расческа. Кажется, ему самому работа парикмахера пришлась по вкусу.
Джинджер что-то промурлыкала в знак одобрения. Ее тело расслабилось, руки бессильно упали вдоль тела, ноги вытянулись, как у тряпичной куклы.
— Наверное, к тебе каждое утро приходит юная девица и причесывает тебя? — проворковал прямо над ухом его низкий голос.
Джинджер не открывала глаз, но уголки ее губ изогнулись в улыбке.
— Не юная девица, а юнец. Вернее, огромный и сильный горбун. Он дважды в день по сто раз расчесывает мои волосы щеткой.
— Огромный и сильный горбун! Хм! Тебе такие нравятся?
Может, потому, что они в это время не смотрели друг на друга и ей не приходилось заставлять себя смотреть в его светло-голубые ледяные глаза, она легко уступила его беззаботному тону. Разговор почему-то забавлял ее. Она потянулась как кошка, которая укладывается спать, и сложила руки на животе. Спортивные штаны, которые он дал ей, были слишком длинны, ей пришлось несколько раз закатать их на талии. Она рассеянно играла с эластичной материей; на лице ее блуждала довольная улыбка.
— Чем больше горб, тем лучше! — Она засмеялась. — Как ни грустно, пока я не встретила никого, кто соответствовал бы моему идеалу.
— То есть Колин не был ни огромным, ни сильным, ни горбатым? — В его скучающем голосе послышался лишь отдаленный намек на любопытство.
