Алексей не успел опомниться, как женщина взяла нож, одним длинным движением вскрыла зверю живот и вынула желчь. Потом встала, посмотрела на Алексея.
– Тебя тоже прощаю, – сказала она. – Потому что ты и твой проводник хотели жить. Ты испугался – сначала. Он – потом. Я приготовлю вам настойку. Каждому свою. Страх уйдет.
Алексей смотрел на маленькую худенькую и очень жилистую женщину. У нее были черные волосы в тонкой косе, широкоскулое лицо.
– Хочешь подоить медведя? – спросила она, выжидающе глядя на Алексея.
– Я попробую, – сказал он. – Если ты мне покажешь, Мун-Со.
– Покажу, – кивнула она.
Он не отрывал глаз от ее странного лица. Оно казалось ему то женским, то мужским. На нем нет следов щетины, значит, оно женское. Но совершенно плоская фигура… Как будто… Он вздрогнул. Брось, одернул он себя. Здесь не монастырь, если не считать таковым природу.
Он снова оглядел ее лицо. Мун-Со догадалась, о чем он думает.
– Я пришла из уссурийской тайги, – сказала Мун-Со. – Я не алтайка.
Стало быть, она считает себя женщиной, отметил Алексей.
– Вот как? Но почему ты пришла сюда? Там еще более богатые края, – сказал он.
– Ты слышал такое имя – хунхузы?
– Д-да, – ответил он с легкой дрожью в голосе.
Мун-Со засмеялась.
– Вижу, слышал. По-китайски – хунхуцзы. Что значит краснобородый.
Алексей был наслышан от поисковиков и охотников о бандитах, которых называли этим именем.
– Не бойся, их тут нет. Я не чистая хунхузка. У меня своя история: мою мать, орочанку – есть такое племя в Восточной Сибири, украли хунхузы. Когда ее отпустили, я сидела у нее в животе, она вернулась домой. Но у племени свой закон – главный знахарь указывал на мою мать костью оленя, значит, проклял. Моя мать должна была уйти.
Алексей слушал; казалось, ему рассказывают сказку.
– Такое бывало, моя мать не первая. Но те, кого прогоняли из племени, быстро умирали, через несколько дней. – Она помолчала, потом объяснила: – Я после про это много думала. И знаешь, от чего они умирали? От страха.
– А твоя мать? – тихо спросил Алексей.
– Моя мать? – Мун-Со засмеялась. – Человеку все на пользу, кроме страха. Моя мать перестала бояться еще у хунхузов. Поэтому, когда ее прогнали из племени, она ушла в тайгу. Я родилась, мы жили вдвоем. Нам было спокойно.
Алексей молчал. То, что она сказала о страхе, удивило его. Потому что он сам много раз думал о нем так же, как говорила она.
– Чтобы остаться в живых, – продолжала Мун-Со, – не надо бояться. Тогда твое сердце будет биться ровно, твоя грудь – спокойно дышать. Твоя кровь не будет рваться через голову и давить тебя. Надо крепко спать, страх уйдет.
– Но если ты не можешь спать? – спросил Алексей.
– Научись. Я дам тебе настой трав.
– Спасибо. А… что с твоей матерью?
– Потом моя мать умерла, я осталась в тайге. Но меня нашли люди… Я пошла на запад.
Она поджала губы, давая понять – не надо больше спрашивать. Но Алексей не мог удержаться.
– Они пошли за тобой?
– Это мои люди, – отрезала Мун-Со. – Я отдаю им медвежью желчь.
Он понял, что рассказ окончен. Все, что она хотела рассказать, уже сказано.
– Пойдем. Сейчас подоим одного… Видишь – он сидит в загоне?
– Ты берешь желчь у живых медведей? – удивился Алексей, чувствуя, как голос выдает его. В животе заурчало.
– Да, – сказала она. – Ты увидишь как. Я показываю не всем, но ты вернул мне мое. Прими благодарность. – Она помолчала. – Ты спас мне жизнь.
Алексей слышал, что из желчи медведя делают лекарства от разных болезней.
– Я знаю, что от лихорадки, язвы желудка используют медвежью желчь. Ты чем-то больна?
Она усмехнулась.
– Мне нужна желчь для жизни, – коротко бросила она. – За ней приезжают люди…
Она не объяснила, какие и почему. Алексей решил, что это покупатели.
– Медвежья желчь дороже золота, верно? – спросил он.
– Конечно. Золото – лекарство от жизни, а желчь – от смерти. – Она усмехнулась.
– Как хорошо ты сказала.
Длинной палкой с металлическим крюком на конце Мун-Со перегнала медведя в узкую клетку. Металлическими стержнями закрепила ему лапы.
Ножом с острым лезвием разрезала живот медведю, которому дала особенное питье за час до операции. Она ввела трубочку в желчный пузырь. По ней потекла желчь в бутылку, которую она подставила. Алексей чувствовал теплый запах, который исходил от нее. Когда Мун-Со закончила, он вынул из кармана часы. Прошло три минуты.
– Удивительно, – пробормотал Алексей. – Он будет жить?
– Конечно. И после того, как я подою его снова.
– Он молодой? – Алексей кивнул на зверя, распростертого в клетке.
– Ему четыре года. Первая дойка в три. – Она подняла бутылочку, покачала ее. – Это знают китайцы почти три тысячи лет, – сказала Мун-Со. – Они не забудут еще столько же. – Он молчал, она изучала его лицо. Потом наконец сказала: – Ты ищешь золото.
– Да, но никак не найду. – Он быстро поднял голову.
Мун-Со усмехнулась:
– Ты уже нашел его.
– Нет, – он покачал головой, – я говорю правду.
– А я говорю – нашел. Только ты его пока не узнал.
– Я не могу не узнать самородное золото, Мун-Со. Я учился в горном заведении, я знаю все тонкости месторождений, все сопутствующие элементы, я…
Но она упорно качала головой:
– Ты его нашел. Только тебе надо его узнать…
После того он бывал у Мун-Со не раз и всегда задавал этот вопрос – что она имеет в виду? Но Мун-Со твердила:
– Придет время, ты узнаешь сам.
– Но, Мун-Со, у меня времени в обрез.
– Тебе его хватит, – настаивала она.
Алексей усмехнулся. В Барнауле он купил специально для нее связку бубликов с маком. Вдруг они что? Околдуют ее сердце?
Он поежился, чувствуя, как холодок лезет за воротник ватника погреться. В том году на Алтае зима угрожала начаться рано. Поговаривали, что в конце сентября станут ездить на санях. Кто знает, так ли будет, но если в первые дни октября выпадет снег, то он не стает, а останется лежать. Потом ударят такие морозы, что через Обь можно переехать на санях на другой берег.
И тогда – все! Зимовать он будет в монастыре, который укажет ему отец…
– Я сказал тебе про Мун-Со, – напомнил ему алтаец.
– Я заеду к ней, – сказал Алексей. – На обратном пути. Все собрались? – спросил он проводника.
