– Я не могу официально заниматься закрытым делом. Джеймс. Извини.
Джеймс потер лицо.
– Оно не закрыто, по крайней мере официально. Мы подозреваем, что леди Уинчелл удалось получить секретные сведения. Нам известно, что это по ее указанию меня похитили, опоив зельем. Мы уверены, что она покушалась на жизнь премьер-министра. А теперь необходимо это доказать.
Он резко опустился на стул, стоявший напротив Фишера, и вздохнул.
– Нам нужны улики. Улики, которые бы не дезавуировали деятельность клуба. Улики, от которых Лавиния, несмотря на все свои чары и лживость, не смогла бы отвертеться. Фишер, пойми, мы не можем закрыть это дело, пока не воздадим по заслугам тем, кто убил наших товарищей. А пока мы не докажем, что в меня стреляла не просто обманутая любовница, невозможно допросить леди Уинчелл как предателя. Ее письма из тюрьмы, адресованные любовнику, – это все, что у нас есть, но я уверен, что они зашифрованы!
– Не сердись, Джеймс, – сказал Фишер, – но, возможно, твое отношение к этой даме не совсем объективно, особенно если учесть, через что тебе пришлось пройти. А что, если она и в самом деле несчастная обманутая любовница, мучимая ревностью?
Джеймс поднял брови.
– Она похитила мою сестру и, прежде чем попыталась ее убить, рассказала ей обо всем. Ты что, не веришь Агате?
Поскольку Агата, сестра Джеймса, теперь стала женой бывшего руководителя «Клуба лжецов» и возглавляла школу, в которой готовили английских шпионов, Фишер слегка побледнел и нервно мотнул головой.
– Я так и думал. – Джеймс поднялся. – Я знаю, ты загружен работой, а это дело сейчас несколько утратило свою актуальность. Но прошу тебя, как только выдастся свободный момент…
Фишер вздохнул:
– Понимаю. Я снова просмотрю материалы. Кто знает? Возможно, она совершит промах, и в одном из ее писем мы обнаружим ключ к шифру.
– Спасибо, Фиш.
Фишер застонал.
– Меня зовут Фишер, Джейми. Не Рыба[1]и не чертов Рыбий Глаз. Ты всем даешь прозвища?
– Нет, не всем, – энергично запротестовал Джеймс. – Курту не давал.
– Надеюсь, кухонные ножи Курта не имеют к этому никакого отношения?
Джеймс ухмыльнулся:
– Дело не в ножах, дело в бисквите. Если я разозлю Курта, мне не видать его ягодных бисквитов.
Фишер прищурился, глядя на Джеймса.
– А если ты разозлишь меня, я попрошу Курта добавлять яблоки во все кушанья, которые он для тебя готовит.
Джеймс содрогнулся:
– Нет уж, покорно благодарю.
Фишер ехидно усмехнулся:
– Фруктовый пирог. Свинина с тушеными яблоками. Жареные колбаски под яблочным соусом.
В знак полной капитуляции Джеймс поднял руки.
– Прекрасно. Я больше не буду тебе докучать. Просто сообщи мне, если что-нибудь обнаружишь. Хоть что-нибудь, договорились?
Фишер вздохнул:
– Договорились.
Джеймс хлопнул молодого человека по плечу так крепко что тот даже пошатнулся.
– Вот и молодец. – Повернувшись, чтобы уйти, Джеймс на прощание поддразнил его. – Ты замечательный парень, Фиш!
– Не называй меня Фишем! – завопил Фишер.
Глава 4
В первое утро в доме Каннингтона Филиппа с удовольствием нежилась в чистой и широкой постели. Ей было тепло, она была сыта и после чудесно проведенной ночи в своем новом и безопасном обиталище чувствовала себя хорошо отдохнувшей. Ни пьяные вопли, ни бранящиеся соседи, ни вонь мусорных корзин не потревожили ее сна.
В комнату доносился запах готовящейся еды. Филиппа быстро оделась. Накануне вечером слуга мистера Каннингтона принес в ее комнату поднос, уставленный тарелками с разнообразной снедью. Отсутствием аппетита Филиппа не страдала и быстро управилась с едой, стараясь наверстать упущенное.
Прислуги в домеs видимо, было немного. Яйца всмятку. Ветчина. В доме наверняка имеется повар, и неплохой. Если такое угощение будет ждать ее каждое утро, она готова носить мужской костюм.
Однако надев грубые шерстяные брюки, Филиппа с тоской подумала о тонком батистовом белье, отделанном бельгийскими кружевами, и ей захотелось снова почувствовать себя леди.
Сейчас она больше чем когда-либо тосковала по голосу своей матери. Внешне сдержанной англичанки, но с кастильским темпераментом. С бурным потоком мелодичного испанского, на который она переходила в моменты наивысшего душевного волнения.
Отец Филиппы любил жену, испытывая к ней глубочайшую преданность, скрывавшуюся под пресловутой британской сдержанностью.
После того как Изабелла Этуотер ушла в мир иной, что-то угасло в отце Филиппы. И когда три года назад французы вторглись в Испанию, отец лишь заметил, что Ариетта довольно изолированное местечко и военный конфликт вряд ли затронет деревушку.
Возможно, именно по этой причине он не слишком сопротивлялся, когда за ним пришли солдаты Наполеона. Возможно, надеялся, что это поможет Филиппе спастись, и его надежды оправдались.
После ареста отца Филиппа двое суток передвигалась исключительно ночью, добираясь до дома своего дяди. Брат ее матери с большой неохотой отправился в деревню навести справки, поскольку никому не хотелось привлекать к себе внимание. Дядя вернулся бледный и испуганный, избегая встречаться взглядом с племянницей.
Руперт Этуотер не погиб, сообщил дядя, сунул Филиппе в руку пачку банкнот и сказал, что ей лучше вернуться в Англию, поскольку ее присутствие представляло угрозу для них всех. Он так ни разу и не взглянул ей в глаза. Филиппа поняла, что ему страшно и стыдно.
Она с большим трудом добралась до побережья, где села на корабль, отплывавший в Лондон, надеясь в скором времени оказаться в Чипсайде, в спокойном и безопасном доме папиного друга.
Но ей не удалось встретиться с мистером Апкерком.
– Он умер, – сообщила ей соседка, весьма неохотно пригласила ее войти, однако предложила выпить чаю и поведала историю кончины Апкерка. – Бедный джентльмен скорее всего столкнулся с разбойником. Порядочным людям теперь небезопасно ходить по улицам. Когда я была молоденькой девушкой, я гуляла в сопровождении всего лишь одного или двух лакеев. А теперь вообще не отваживаюсь выходить. – Женщина сделала маленький глоток чая и продолжила: – Тело бедного мистера Апкерка достали из реки несколько недель назад. Не знаю, что будет с домом. – Она с пренебрежением окинула взглядом хорошо сшитое, но потрепанное за время путешествия платье Филиппы. – Надеюсь, сюда вселится порядочный человек.
Потрясенная Филиппа тихо поблагодарила женщину и ушла.
