— Как тебя зовут? — спросил он щенка. — Ну?
Щенок отвернулся от него, словно говоря: «Верни девушку».
Первым делом щенок нагадил в столовой.
Боб сначала даже не понял, что это он делает. Щенок начал принюхиваться, уткнувшись носом в ковер, а затем поднял на Боба глаза с крайне смущенным видом. Боб спросил: «Что?» — а щенок навалил кучку на угол ковра.
Боб кинулся к нему, как будто мог его остановить, затолкнуть все обратно, и щенок отпрянул, побежал в кухню, роняя по дороге катышки на деревянный пол.
— Ничего страшного, — сказал Боб. — Все в порядке.
Даром что от порядка теперь мало что осталось. Почти все в доме было как при матери, а мать ничего не меняла со времени покупки дома в пятидесятые. А тут дерьмо. Экскременты. В доме его матери. На ее ковре, на ее полу.
За те секунды, что Боб шел к кухне, щенок успел сделать на линолеуме лужу. Боб едва не поскользнулся на ней. Щенок сидел, прижавшись к холодильнику, глядел на Боба, напряженно ожидая удара и стараясь не дрожать.
И это остановило Боба. Остановило его, хотя он понимал, что чем дольше пролежит та кучка на ковре, тем труднее будет его отчистить.
Боб опустился на корточки. Внезапно он испытал то же чувство, как и в тот миг, когда вынул щенка из мусора, — чувство, которое, как ему казалось, ушло вместе с Надей. Связь. Он догадывался, что их свело вместе нечто большее, чем просто случай.
— Эй! — почти прошептал Боб. — Эй, все хорошо. — А затем, медленно-медленно, он протянул руку, и щенок еще крепче вжался в холодильник. Боб дотянулся до щенка и легонько погладил его по мордочке. При этом Боб ласково приговаривал. Улыбался ему. Снова и снова повторял: «Все хорошо».
Теперь детектив Эвандро Торрес занимался расследованием ограблений, а раньше он был большим человеком. Один славный год и три месяца он расследовал убийства. Но потом, как и все хорошее в жизни, он профукал свое высокое положение и скатился до ограблений.
В конце рабочего дня отдел по расследованию ограблений пил в «Джей-Джей», убойный — в «Последней капле», но если вам был нужен кто-нибудь из отдела по особо тяжким, его сотрудники обычно придерживались почетной традиции пить, не выходя из машин, рядом с Тюремным каналом.
Именно там Торрес застал Лизу Ромси и ее напарника, Эдди Декстера. Эдди был тонкий, изжелта-бледный человек, у которого, насколько все знали, не было ни семьи, ни друзей. Как личность Эдди был так же интересен, как и ящик с песком, и он никогда не вступал в разговор, если к нему не обращались, зато он превращался в ходячую энциклопедию, когда дело касалось банд Новой Англии.
Лиза Ромси была полной его противоположностью — самая темпераментная, взрывная латиноамериканка, которая когда-либо носила оружие. Фамилия Ромси осталась от ее катастрофически неудачного двухлетнего брака с окружным прокурором, она сохранила ее, потому что в этом городе двери перед такой фамилией чаще открывались, чем захлопывались.
Эвандро застал их обоих в лишенной опознавательных знаков машине в южном углу стоянки, они пили что-то из картонных стаканчиков «Данкин Донат», пар над которыми не поднимался. Их машина была развернута к каналу, поэтому Эвандро загнал свою на соседнее место, развернувшись в противоположную сторону, и опустил стекло.
Ромси тоже опустила стекло со своей стороны, но сначала окинула Торреса взглядом, говорившим, что она сомневается, стоит ли это делать.
— Чем отмечаем закат сегодня? — спросил Торрес. — Скотч или водка?
— Водка, — ответила Ромси. — Ты со своей посудой?
— Что я, вчера родился? — Торрес протянул ей фарфоровую кофейную чашку с надписью «Мировой папа». Ромси изумленно выгнула брови, прочитав эти слова, но плеснула в чашку водки и протянула обратно.
Все сделали по глотку. Эдди Декстер упорно таращился в лобовое стекло, как будто пытался высмотреть солнце в небе, таком сером, что оно больше походило на тюремную стену.
— Так в чем дело, Эвандро? — спросила Ромси.
— Ты, случайно, не помнишь Марвина Стиплера?
Ромси покачала головой.
— Кузена Марва, — уточнил Торрес. — Он уступил свой бизнес — без разницы какой — чеченцам, лет девять-десять назад.
— Да-да, точно… — кивнула Ромси. — Они заявились и сказали, что ему нужно пройти проверку, годится ли он в помощники букмекера. И следующие лет десять он доказывал, что годится.
— Это он, — сказал Торрес. — Вчера ночью его бар обнесли. Баром владеет одна из фиктивных фирм Папы Умарова.
Ромси с Эдди Декстером удивленно переглянулись, после чего Ромси сказала:
— И что за дебил вломился в этот бар?
— Ну, ты меня поняла. В «особо тяжком» занимаются семейством Умаровых?
Ромси налила себе еще водки и покачала головой:
— Мы едва выжили после того, как урезали бюджет. Даже головы повернуть не можем в сторону этого русского, которого вряд ли знает рядовой налогоплательщик.
— Чеченца.
— Что?
— Они чеченцы, а не русские.
— Отсоси!
Торрес показал обручальное кольцо на пальце.
Ромси поморщилась:
— Как будто это когда-нибудь имело значение.
— Значит, Кузен Марв уже никому не интересен?
Ромси помотала головой:
— Если он тебе нужен, Эвандро, он твой со всеми потрохами.
— Спасибо. Было приятно повидаться с тобой, Лиза. Потрясающе выглядишь.
Ромси моргнула, показала ему средний палец и подняла стекло.
На следующее утро город проснулся под четырехдюймовым слоем снега. Зима пришла всего месяц назад, а они пережили уже три снежные бури и несколько мелких снегопадов. Если так и дальше пойдет, февралю делать будет нечего.
Боб с Кузеном Марвом вооружились лопатами и вышли разгребать снег перед баром. Впрочем, Марв в основном стоял, опершись на лопату, и сетовал на больное колено, простреленное так давно, что, кроме Марва, об этом никто и не помнил.
Боб рассказывал ему, как провел день с щенком, сколько стоят разные собачьи товары и как щенок сделал кучу в столовой.
— Пятно с ковра счистилось? — спросил Марв.
— Почти, — ответил Боб. — Ковер все равно темный.
Марв уставился на него поверх черенка лопаты:
— Темный… Это же ковер твоей матери. Я однажды наступил на него в ботинках — чистых ботинках, — так ты мне чуть ноги не оторвал!
— Подумаешь, какая цаца, — процедил Боб, что удивило и его самого, и Марва. Боб был не из тех, кто говорит другим гадости, в особенности если этот другой — Марв. Однако Боб вынужден был признать, что это ему понравилось.
Марв не стал задираться, потряс в ответ своей мотней и изобразил губами звучный поцелуй, после чего с минуту ковырял снег лопатой, по большей части еле-еле приподнимая ее над асфальтом: ветер тут же сдувал снег, заново заметая дорогу.
