Однако фортуна распорядилась иначе. На головной джип спикировал вертолет командира полка с изображением коршуна на борту. Уклонившись от пулеметной очереди, командирский «Мишка» выпустил несколько НУРСов, добавив перца курсовым пулеметом.
Поднялась земля, джип подбросило вверх, в разные стороны полетели колеса, останки людей, оружия, еще что-то непонятное. Командирский коршун стремительно взмыл вверх – расстояние до Дыниных позиций было уже минимальным.
И тут старший лейтенант Денисенко со товарищи немедля продемонстрировали боевые качества: «Шилка» и бээмпэшки короткими точными очередями просто разорвали духовские джипы, не дав им возможности приблизиться. За минуту лишь обгорелые авторазвалины напоминали о безумной попытке прорыва.
Нетерпеливый комвзвода-1 в момент довершил доброе дело – пешие группы прочесали вокруг недавней гордости японского автопрома, добив уцелевших раненых, заминировав трупы и собрав остатки оружия для отчетности. Дыня знал себе цену!
– Лесник, я Хантер! Прием! – замполит вызвал командира, удовлетворенный боевой работой подчиненных.
– Слушаю тебя, Хантер! – ротный пребывал в хорошем настроении и, как всегда – наготове.
– Попытка прорыва не удалась, – доложил Александр. – Один автомобиль уничтожил вертолет командира полка, двух остальных – Дыня с подчиненными. Потерь с нашей стороны нет. Последние почести павшим «духам» организовали, образцы оружия для отчетности захватили. – Он боролся между законной гордостью за боевые успехи и желанием быть лаконичным.
– Я уже знаю о результатах. Через авианаводчика вертуны сообщили, – ответил капитан. – После того как авиация уберется, жди от меня красную ракету, – перешел он к делу. – Собирай возле себя колонну и возвращайся в семью. Сбор возле БМП Ары. Как понял, прием?
– Все понял, жду красную ракету! – подтвердил Хантер.
В эти минуты вертолетный полк, исчерпав боезапас и запасы горючего, выстроился походным порядком и двинулся в обратном направлении, очевидно, довольный результатами своей боевой работы и отсутствием потерь.
Тепловые ловушки тоже, наверное, закончились, а может – вертолетчики уже не считали целесообразным их использовать: ни с одной машины не отстреливались их желтые шары.
Гул вертолетных двигателей, свист лопастей, гром взрывов, стрельба наконец утихли. Наступила какая-то гнетущая тишина, десантники удивленно смотрели друг на друга – такая навалилась экстремальная тишь. Среди этой тишины прозвучал негромкий выстрел, и над командирской БМП взвилась красная ракета.
– Все ко мне! – скомандовал заместитель командира роты.
Повернули башни к кишлаку и рванули через речку назад, на то самое место, что оставили недавно. Прибыли без приключений.
Кишлак молчал, разнесенный вдребезги, оттуда доносились треск пожара, какой-то монотонный плач или вой, предсмертные крики скотины, очевидно, живьем сгорающей в своих хлевах. Неполная колонна ООД стояла в ожидании дозора. Хантер быстро распорядился – бдить кишлак, соскочил на землю и побежал к машине ротного.
Лесовой устало сидел на раскладном стульчике возле своей техники, глаза его приобрели желтоватый оттенок, шлем и автомат лежали рядом, белым носовым платком он вытирал с лица грязно-серые струйки пота. Платок на глазах менял цвет.
Петренко намеревался доложить по всей форме, однако командир опередил его, указав рукой на камень близ себя.
– Садись, замполит, рассказывай, – негромко промолвил ротный.
– Что рассказывать? – Хантер присел, с облегчением скинув шлем, автомат оставил возле себя, удерживая коленями.
– Не о чем? – совсем не удивился ротный. Он продолжал свое занятие, отыскивая на носовом платке белые пятна.
– Ты ж все слышал, – замполит вытянул из кармана зажигалку и пачку «Честерфилда», добытые на приз, угостил ротного, закурил сам и молча отдал зажигалку Лесовому, всем своим видом демонстрируя – дескать, держи подарок!
Ротный закурил, взял бакшиш, с любопытством осмотрел его, но возвратил заместителю.
– Завалил кого? – поинтересовался он.
– Есть чуток, – заскромничал Петренко.
– Тогда с почином тебя. – Лесник вяло пожал охотничью руку. – А у нас потеря. – Он без предупреждения перешел на другую тему.
– Кто?! – спросил замполит, ощущая, как немеют руки и ноги.
– Младший сержант Нехорошев из второго взвода, – сообщил ротный между затяжками.
Хантер хорошо знал Нехорошева – веселого и упорного «черпака»[23]из Смоленска, с его любимой пословицей: «Чего это я нехороший, я – парень зае…сь!», за что и получил в роте свою погремуху Зашибись (в ненормативной интерпретации).
– Так это он горел? – тихо спросил Александр.
– Он, – подтвердил командир, выпуская дым вверх. – Вкололи промедол, оттянули к медикам, все напрасно: общая площадь ожогов девяносто процентов, отмучился Зашибись.
– Царство небесное! – лишь и сказал замполит, пораженный смертью подчиненного. – А что с Арой? – с надеждой в голосе спросил он.
– Жив наш Ара! – уже веселее сообщил капитан. – В правую ногу – сквозное пулевое, ничего не зацепило. Но получил тяжелую контузию.
– Как это ему повезло? – не поверил собственным ушам Хантер.
– Бывает и такое. – Ротный менял настроение, как погода, вновь затворившись в своих невеселых раздумьях. – Сейчас, почти без сознания, лежит в медицинской «таблетке», вместе с другими…
– Как, их никуда еще не отправили?! – аж подскочил старлей, не сдержавшись.
– Ты не ори! – рассердился Лесовой. – Куда ты их отправишь – по заминированным обочинам, навстречу движению огромной колонны, на тот свет, что ли? Вертушки санитарные, пока шел бой, не могли их забрать; вскоре, минут через двадцать прилетят, дай-то Бог, – сообщил он, болезненно держась за правое подреберье.
– Что-то, командор, неважнецки ты выглядишь, – присмотрелся к ротному заместитель. – И глаза у тебя с желтинкой, как у кота мартовского, – легко подначил Александр.
– И, б…, печень увеличилась, словно мяч футбольный, – позволил себе жалобу капитан. – Я ж три месяца назад условно-досрочно дезертировал из Кабульской инфекционки, не долечившись…
– Чего это здесь расселись?! – раздался с брони грубый командный голос. – Где личный состав, почему не строитесь, где приказ на продолжение марша? – Сверху мешком рухнул подполковник Леонидов в своем цирковом наряде.
Приближение тайфуна
Его «нулевые» кроссовки сменили цвет – с белого на невыразительный. Был он весь вспотевший, хотя и не такой грязный, как ротный. От него крепко разило водочным перегаром. Тем не менее ротный и не подумал встать для доклада.
