Когда после ужина я отнесла свои вещи в отведённую мне комнату, послышалось радостное повизгивание Пуча. Из окна моей комнаты был виден задний двор гостиницы, и, посмотрев вниз, я заметила, как Цугуми пристегивала поводок к его ошейнику. Заметив меня, она спросила:
– Ты пойдёшь с нами гулять?
– Иду, – ответила я и бросилась по лестнице вниз.
Хотя на западе небо было ещё светлым, уже зажглись уличные фонари. Как и раньше, Пуч тянул Цугуми вперёд.
– Сегодня ты устала, поэтому дойдём только до входа на пляж, – заговорила Цугуми.
– Вы гуляете каждый вечер? – с удивлением спросила я, зная, как слаба Цугуми здоровьем.
– Это потому, что ты приучила Пуча. После твоего отъезда он каждое утро, когда подходило время для прогулок, начинал громко лаять и греметь Цепью. Конечно, маленькая Цугуми с её хрупким здоровьем просыпалась. А что мне оставалось делать? Но мы уговорили Пуча перенести прогулки на вечер и теперь выгуливаем его вместе с Ёко.
– Это здорово.
– Я сама чувствую, что для моего здоровья полезно, когда Пуч таскает меня на своем поводке, – рассмеялась Цугуми.
Цугуми постоянно жила с болью в какой-либо части своего тела, но она никогда не упоминала об этом даже в шутку. Она замыкалась в себе, а потом выплёскивала свои страдания на окружающих и в одиночестве ложилась в кровать. Но она никогда не падала духом. Я считала, что она ведёт себя мужественно, но, откровенно говоря, иногда это действовало на нервы.
Хотя уже совсем стемнело, жара всё ещё не спала. На берегу там и сям дети запускали петарды. Мы прошли до конца дороги, покрытой гравием, пересекли мост и, выйдя на берег, взобрались на дамбу и отпустили Пуча. Нас приятно обдувал ветерок с моря, на бегущих волнах кое-где появлялись отблески уже почти зашедшего солнца, лучи которого пробивались сквозь бегущие облака. Однако темнота завоёвывала всё большее пространство. Пуч убежал так далеко, что мы потеряли его из виду, но затем он вернулся с обеспокоенным видом и начал лаять на Цугуми. Она улыбнулась и, протянув руку, потрепала его по голове.
– Вы действительно превратились с Пучем в хороших друзей, – сказала я, тронутая тем, что их отношения стали теплее, чем были прошлым летом. Цугуми ничего не ответила.
Когда она молчала, то, в самом деле, становилась похожа на двоюродную младшую сестру. Однако через некоторое время Цугуми вдруг заявила с кислой миной:
– И это не шутка. Самое плохое, что я чувствую себя как обольститель, который оказался привязанным своим чувством к девственнице и по рассеянности женился на ней.
– О чём это ты? О своих отношениях с Пучем? Мне казалось, я догадываюсь, что она имеет в виду, но мне хотелось, чтобы она высказалась полнее, поэтому и спросила её. Цугуми ответила:
– Именно так. Я содрогаюсь от мысли, что подружилась с собакой. Объективно говоря, это довольно неприятно.
Я рассмеялась:
– И из-за этого ты чувствуешь себя неловко?
– Не шути. Ты, оказывается, меня совсем не понимаешь. Сколько лет мы провели вместе. Пошевели немного мозгами, – сказала Цугуми, ехидно улыбаясь.
– Я понимаю. Я только подшучивала над тобой, – сказала я. – Но знаю, что ты не можешь не любить Пуча, не так ли?
– Да. Пуча я люблю, – согласилась Цугуми.
Сгущавшаяся вокруг нас темнота казалась неоднородной и состояла из нескольких слоев разных оттенков, которые периодически менялись местами. Волны размеренно ударялись о волнорез и, разлетаясь на мелкие брызги, исполняли свой причудливый танец. В небе подобно маленькой лампочке засверкала первая звезда.
– Мерзкие люди проповедуют свою мерзкую философию. Я против этого, – продолжала Цугуми. – Люди, которые доверяются только собаке, слишком примитивны.
– Мерзкие люди? – рассмеялась я.
Определённо, с тех пор как мы расстались, в душе у Цугуми многое накопилось, и она хотела от этого избавиться. Только мне она могла раскрыть свои чувства. После того случая с «Почтовым ящиком привидения» я была единственной, кто понимал её, даже тогда, когда она хотела поделиться мыслями, которые не имели отношения к моей жизни.
– Вообрази, что во всём мире наступит голод.
– Голод?… Ну, это уж слишком. Извини, я не могу себе этого представить…
– Мария, помолчи. Так вот, когда совсем нечего будет есть, я могу просто убить Пуча и съесть его. При этом не собираюсь после оплакивать его, извиняться перед всеми, ставить ему памятник, делать талисман из его костей и постоянно носить при себе, а наоборот, если, конечно, смогу, не испытывать сожаления и угрызений совести и спокойно говорить с улыбкой: «Да, Пуч был вкусным». Вот такой я хочу стать. Конечно, это только один пример.
Огромная пропасть между внешним видом самой Цугуми, которая сидела, обхватив колени своими тонкими руками, и теми словами, которые она только что произнесла, вызвали у меня странное ощущение, как будто я вижу существо из другого мира.
– Такого человека невозможно понять, он чем-то постоянно поражает окружающих, да и сам не понимает, что происходит в нём и куда всё это его ведёт, но в конце концов он оказывается прав, – хладнокровно продолжила Цугуми, не переставая смотреть на потемневшие волны моря.
Это не было самолюбованием и отличалось от каких-либо эстетствующих самовыражений. Я пришла к выводу, что в сердце Цугуми вживили хорошо отполированное зеркало и она верит только его отражению, не пытаясь задуматься ни о чём другом.
Несмотря на это, я, Пуч и, вероятно, все окружающие любили Цугуми и были привязаны к ней. И это не имело ничего общего с её настроением или с тем, что она говорила, а что касается Пуча, его не волновало, что его когда-нибудь убьют и съедят. Создавалось впечатление, что в глубине ее души был спрятан мощный источник отрицательной энергии, который руководил её словами и поступками, и о существовании которого она не подозревала.
– Уже стало темно и похолодало. Пошли домой? – сказала Цугуми и встала.
– Цугуми, поправь юбку, а то видны твои трусики, это неприлично.
– Если это только трусики, то я перенесу.
– Но лучше и их не показывать.
– Ладно, обойдётся, – рассмеялась Цугуми и стала громко звать Пуча.
Пуч стремглав примчался к нам по длинной дамбе и начал лаять, как будто хотел что-то сообщить.
– Ну-ну, перестань, – сказала Цугуми.
Когда мы пошли, он обогнал нас, потом остановился, затем, как будто заметив что-то, поднял голову, бросился вперёд и спустился вниз с дамбы на её противоположную сторону. Оттуда раздался его громкий лай.
– Что-то случилось?
Мы побежали за ним и увидели, что он резвится вокруг маленького шпица, который был привязан к белой статуе, стоящей в небольшом парке у входа на пляж. Вначале Пуч, видимо, намеревался поиграть со шпицем и призывно вилял хвостом. Однако шпиц, явно обезумев от страха при виде прыгающей рядом большой собаки, с громким тявканьем укусил Пуча. Он с визгом отскочил и мгновенно принял воинственную позу, готовясь ринуться в бой.
