Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Ольга тут врала. И я бы на ее месте врала тоже. Припала она к Федору прилично. Все тогда сошлось: освобождение от памяти Юрия Петровича (будь он проклят!), родственность, которая так была ей дорога, даже те старые неприятности с милицией сыграли свою положительную роль, а некоторая виноватость Ольги была очень тут кстати, и, наконец, любовь под сенью унитазного сиденьица оказалась просто небесной, так что все слова Ольги на тему «расплевались» были полуправдой, если не вообще ложью.
Однажды она даже не выдержала и пошла посмотреть на Федорову жену. Мне она об этом просто проговорилась, описывая сапоги башкирской женщины. Откуда она могла о них знать? Значит, ходила. Значит, смотрела.
Судьба свела ее с Федором и еще раз. Дело в том, что когда кооператив «для нее» был в конце концов построен, ни мамы, ни папы уже не было, а дочка уже была, и естественна была мысль: квартиру сохранить для нее. А пока же она, еще девочка, решила ее сдавать, но очень боялась, чтоб никто не узнал и не отнял бы как лишнюю, как способ нетрудового дохода. Поэтому сдавали квартиру только очень-очень своим людям. Но случилось, что свои что-то там получили, съезжали, пришлось искать новых своих. И вот однажды всплыл по этому делу Федор. Позвонил на работу сам, но от хорошего знакомого, разговорились…
– Слушайте, вы не Федор?
– Ольга, неужели ты?
Она сразу сказала себе «нет» на все поставленные вопросы и даже на главнейший – для Федора у нее квартиры нет.
Еще плелась какая-то словесная интрига…
– Знаешь, ты опоздал… У меня живет родственница из Свердловска.
– У тебя не было родственников в Свердловске!
– Извини. Но мужнины как свои. А тебе, собственно, зачем квартира?
– Так я же, детка, одинокий мужчина. Я как перст… Маму схоронил… Давай встретимся, а? Ну прошу тебя!
Она хотела на него посмотреть. Просто посмотреть. Встретились в кафе «Адриатика», что в Староконюшенном. Он нагнулся ее поцеловать. На нее остро пахнуло запущенным мужчиной. Сколько сидели, столько ощущала несвежесть его рта, его рубашки, волос, она даже курила, чтоб отбить этот дух перемен, хотя вообще была некурящая. Так, иногда, для понта. В ней стало расти раздражение против него же, что она пришла и теперь сидит с ним «таким».
– Ты дичаешь? – спросила она его.
– В каком смысле? – не понял он.
– Во всех.
– Брось! – обиделся он. – Я в порядке. Найду хату, и тип-топ.
– А что у тебя случилось с твоей шамаханской царицей?
– Это ты про кого?
Оказывается, с башкиркой он развелся еще тогда. Он как бы даже намекнул, что из-за нее…
– Неужели? – засмеялась Ольга. – Так вот живешь и ничего про себя не знаешь! А мне, может быть, лестно!
Он не так ее понял и положил руку ей на колено. Ее охватило чувство жалостливого отвращения. На какое-то время она даже не отдернула ногу, а сидела замерев, «из вежливости» – скажет она мне через время, – но потом отодвинула ставшую какой-то тяжелой и чужой ногу.
– Мы это проехали, – засмеется она Федору. – Так что у тебя с твоими женами?
– Ничего, – ответил он. – С первой не было детей… Со второй… У второй был ребенок от первого мужа. Рос-рос и вырос в такого жлоба…
– Сколько ж ему лет?
– Пятнадцать… У него своя чашка. Своя ложка. Он их выделил на полочке и накрывает марлей. Мать все это блюдет, а я вечно эту марлю задеваю, сдвигаю с места. Да ерунда все это! Ты мне лучше сдай квартиру… Прогони родичей!
– Не получится, – сказала она.
Федор расплатился в кафе, но, когда она достала из сумочки деньги и сказала, что она платит за себя сама, деньги взял спокойно, без всяких там «Да что ты!», «Обижаешь!». Не обиделся, одним словом. А она, тоже идиотка, деньги вынуть – вынула, а рассчитывала на его «замашет руками». Одним словом, они не совпали. Всю дорогу Ольга думала: а не отодвинь я коленку, прорезалась бы в нем мужская щедрость? Вопрос ответа не получил, и она сказала себе: с ними (мужиками) у меня только отрицательный опыт. Потом она поймет, что нельзя обстоятельствам жизни давать определение. Какими бы они ни были, но, существуя вне системы определений, существуя, так сказать, энтропически, в хаосе обстоятельств, факты еще имеют шанс видоизмениться, выстроиться во вполне благополучный клин ли, ряд, круг… Названные же, сформулированные, они как бы подчиняются команде определяющего слова, и тут уже – без вариантов.
Определяющими словами были – отрицательный опыт.
И тут пришла пора сказать об Ольгином муже, возникшем после Федора. Значит, была осень капусты, потом, естественно, зима, а с зимой – проблема сапог.
Кулибин
– Сапоги есть у Кулибина, – сказала ей сослуживица, – он привез из Германии, а бабам в его отделе не подошли. Девки мерили, приличные сапоги, но не ах…
– Я не знаю Кулибина, – сказала Ольга.
– Не знаешь Кулибина? Кого тогда ты знаешь? Чернявый такой, у него еще зуб на зуб налезает.
– А! – сказала Ольга и решила: раз знаю зуб, вполне могу сходить и спросить про сапоги. В лифте встретились неожиданно. Кулибин как раз нес коробку. В серой двенадцатиэтажной «свече» все друг друга знали в лицо. Кулибин улыбнулся своим выпирающим, как бы предварительным зубом. Ольга в другой раз определенно сделала бы вид, что читает правила эвакуации из лифта, но тут… Коробка определяла линию поведения.
«Господи! – думаю я иногда и об Ольге, и о себе. – Как мы жили! Как нами руководили мохеровые кофточки на пуговичках и без, кожаные перчатки, джинсовые юбки с кожаным лайблом. Сроду бы мы не стали ручкаться с N, то поди ж ты… Шапка… По твоим деньгам и то что надо по виду. И ты перся к N, неся на губах эту гадостную улыбку соискателя дефицита. Сколь угодно можно внушать себе, что все это ерунда и не шапкой определяется жизнь. Конечно, не шапкой… Разве я о ней? Я об улыбке… Я об униженной жалкости этих отношений…»
К случаю Ольги это даже не имело отношения, разве что к самому началу встречи в лифте. Потому что потом у них как-то очень быстро все закрутилось на другом уровне.
Кулибин жил с сестрой и матерью в Тарасовке, на дорогу тратил два часа в один конец, он страстно мечтал переехать в Москву, и, если говорить честно, не было это чем-то неразрешимым. Мужчина он был вполне приличный и по природе, и по социальному положению, у него были спорадические женщины, а почему бы им не быть? Некоторые из них хватались за него обеими руками в расчете на серьезное продолжение, но у Кулибина до сих пор что-то там не срабатывало в ответ. Если говорить старорежимными словами, которые уже сейчас практически сошли на нет, Кулибин был человек с понятиями и запросами. На них, как мы узнаем впоследствии, он и подорвался, как сапер на мине. Кулибин страстно хотел в Москву посредством женитьбы, но ему – идеалисту хренову – еще нужно было эту женщину захотеть как телом, так и душой. Такое многоканальное у него получалось желание.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
