Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
На обратном пути через проход от меня сидела мамаша за тридцать, с двумя детьми. Старшая девочка в саржевом платьице, похожем на детсадовскую форму, на голове — новенькая серая шляпка из фетра, с красной ленточкой. Узкие поля плавно завивались кверху. Шляпка покоилась на голове, словно маленький зверек. Между мамашей и сестрицей скучал мальчик лет трех. Обычная картина, такую можно наблюдать в любой электричке. Красивыми этих людей не назовешь, но и не уроды. На богачей не тянут — вместе с тем, и на бедняков не похожи. Я зевнул, стараясь ни о чем не думать, и отвернулся, разглядывая вид по другую сторону вагона. Что-то начало между ними происходить минут через десять. Мать заговорила с дочкой на повышенных тонах, и я мгновенно вернулся к реальности. Уже темнело. В тусклом свете старого вагона люди выглядели желтоватыми, будто на старых фотографиях.
— Но мама, моя шляпа...
— Я уже поняла. Веди себя по-взрослому.
Девочка проглотила уже готовую сорваться с губ фразу и недовольно замолчала. Сидевший посередине брат держал в руках шляпку девочки, растягивая ее из всех сил.
— Забери у него...
— Я сказала, сиди молча.
— Так помнется же...
Мать вскользь посмотрела на сына и безысходно вздохнула. Я подумал, что она сильно устала. Ежемесячные выплаты, счета от дантиста, стремительное течение времени подкосили ее силы.
Тем временем мальчик продолжал терзать шляпку. Круглейшие, словно вычерченные циркулем поля потеряли форму, а свисавшая сбоку горделивая ленточка безжалостно скомкалась под пальцами ребенка. Безразличие матери только подстегивало сына. «Когда ему надоест это занятие, шляпа напрочь потеряет прежний вид», — подумал я.
Девочка, мгновенье поколебавшись, видимо, пришла к такому же выводу. Тогда она вдруг протянула руку и так заехала брату по плечу, что когда тот покачнулся выхватила шляпку и положила на верхнюю полку, чтобы не достал. Все произошло так стремительно, что мать с сыном только ахнули и лишь потом до них дошло. Малыш вдруг разревелся, а мать почти одновременно хлестко шлепнула дочь по голой коленке.
— Мама, он же первый начал...
— Тот, кто безобразничает в поезде, — не мой ребенок.
Девочка, сжав губы, отвернулась и с ненавистью уставилась на шляпку, покоившуюся на верхней полке.
— Иди вон туда, — показала мать на место рядом со мной. Девочка, не поднимая глаз, попыталась не обратить внимания на указующий материнский перст, но тот как бы застыл в пространстве, показывая на мой левый бок. — Иди! Ты больше не мой ребенок.
Девочка, словно бы смирившись, встала с места, прихватив шляпку и сумочку, неспешно пересекла проход, села рядом со мной и потупила взор. Отлучена она от семьи или нет, самой ей было определить не под силу. При этом она не прекращала разглаживать морщины на полях шляпки, лежавшей на коленях, словно думала только о них. Если меня действительно выгнали, размышляла она, куда мне пойти? Вдруг она посмотрела на меня. Но плохой все-таки братец. Еще бы, так измочалить мою шляпу... Я заметил, как по ее лицу стекают редкие слезинки.
Обычное лицо. В него, как дым, будто просочилась окружающая ее монотонность. В ее пухленькой физиономии сквозила та особая девичья прозрачность, что свойственна возрасту, но она с приближением половой зрелости наверняка исчезнет за глухой стеной упитанности. Я мог себе представить, как она взрослеет, превращаясь из девочки в женщину — и не переставая разглаживать морщины на шляпке.
Я оперся головой о стекло, закрыл глаза и попробовал представить лица всех девушек, с которыми мне доводилось до сих пор встречаться. Также попробовал вспомнить отрывки оставленных ими слов, ничего не значащие привычки, слезы и формы ступней. Как они там сейчас поживают? Быть может, некоторые, подобно детям, которые, спасаясь во мраке, забредают все глубже в лесную чащу, продолжают невольно брести по своему мрачному пути. Вот такая смутная печаль витала, словно серебристая пыльца мотылька, в желтом вагонном освещении. Я опустил на колени ладони, долго и пристально их рассматривал. Темные и грязные, будто я вволю напился чьей-то крови.
Я хотел нежно опустить руку на плечо девочки, всхлипывавшей рядом, но побоялся, что испугаю ее. Моя рука никого больше не сможет спасти. Так же, как невозможно разгладить поля ее серой фетровой шляпки.
Когда я вышел из электрички, вокруг завывал холодный зимний ветер. Завершался сезон свитеров, к городу приближался сезон пальто.
Я спустился по лестнице, миновал турникет и наконец-то освободился от заклятия вечерней пригородной электрички, от заклятия той желтой лампы в вагоне. Странное настроение. Будто что-то выпало из тела... Прислонившись к столбу возле турникета, я смотрел, как передо мной плывет, словно по течению реки пестрая толпа людей, каждый — в собственной оболочке. И вдруг я заметил, что бедная тетушка уже покинула мою спину.
Она пропала так же, как и пришла, — никем не замеченной. Исчезла там, где жила и раньше. Куда теперь идти, я не знал. Я был один-одинешенек, словно торчащий посреди пустыни никчемный дорожный знак. Перебирая в кармане монеты, я вошел в телефонную будку и набрал номер подруги. Она ответила на девятый звонок.
— Я уже спала, — сонным голосом сказала она.
— В шесть вечера?
— Вчера было много работы. Разгребла все лишь пару часов назад.
— Извини, что разбудил. Просто хотел уточнить, ты жива или как. Извини. Как бы тебе это объяснить?
Она тихонько хихикнула.
— Я жива. И чтобы это и дальше было, работаю изо всех сил. Поэтому и спать хочу до смерти. Так пойдет?
— Может, поужинаем?
— Извини, что-то не хочется. Мне бы сейчас поспать...
— Хотел с тобой поговорить.
В трубке повисла короткая тишина — подруга прикусила губу и потрогала мизинцем бровь. Или же мне просто так показалось.
— Потом, ладно? — сказала она, как бы чеканя слова.
— Потом — это когда?
— Ну, потом. Дай поспать. Немного посплю, и все будет в порядке. Ладно?
— Ладно, — сказал я. — Спокойной ночи...
— И тебе тоже — спокойной ночи...
Разговор закончился. Я какое-то время пристально смотрел на желтую трубку, затем медленно вернул ее на рычаг. Жутко хотелось есть. Я готов был съесть что угодно. Ради того, чтобы мне дали что-нибудь поесть, я бы ползал на карачках, я бы пресмыкался — вплоть до того, что обсасывал бы им пальцы.
Да, я согласен даже сосать вам пальцы. А потом — уснуть мертвым сном, как вымокшая шпала.
Опершись на вокзальный подоконник, я закурил.
Если, — размышляю я, — через десять тысяч лет возникнет общество сплошных бедных тетушек, откроют они мне ворота города? В этом городе будет правительство бедных тетушек, избранное бедными же тетушками. По улицам будут ездить трамваи для бедных тетушек, за рулем которых будут сидеть сами бедные тетушки, наверняка будут книги, написанные рукой бедных тетушек.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
