Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
– Давай-ка мы в гостиную переберемся, там теневая сторона и попрохладнее должно быть.
Эксперимент . – Ну, что ты такое несешь, милый. Я так рада видеть тебя, а ты с порога умничаешь невпопад и некстати… Ты мне так и не рассказал, как ты живешь в Москве, поди там весело, не то что здесь у нас – в трясине провинциальной. – Леночка развернула карамельку, подлила себе еще кирпичного цвета чаю, забралась с ногами на диван, их под себя уютно подвернула, взяла со столика изящно чашку, откусила конфетку, и теперь улыбка ее усластилась еще больше, но стала менее поддельной – за счет действительно тающей карамели.
Отпила.
– А как учеба твоя, как прошла сессия? От Цецилии Иосифовны слышали, что успешно очень, и папа твой подтвердил, что тобою доволен… А что Петя, как его аспирантура, кто научный руководитель? – Вторая половинка была отправлена в сладкий, кривящийся ротик и поместилась под небольшой выпуклостью у загорелой скулы.
Я кратко рассказал Петины дела.
– А вот у меня есть для тебя новость, тебе она понравится, я знаю. Я в марте месяце была в Москве, экстерн сдавала в МГУ, и перевод оформила себе удачно, с потерей курса, правда, что поделать. Так что в следующем семестре ты возьмешь меня под опеку, ведь правда, милый, ты не бросишь меня на произвол? – Улыбка ее выжидательно выравнивается, а я спохватываюсь, чтобы не поморщиться, делая вид, что на меня эта новость производит благоприятное впечатление; и уголки губ приподымаются снова.
Я чую – еще немного, и мне крепко придется пожалеть себя, забредшего в эти сомнительные гости…
– Я уже сейчас представляю, как ты покажешь мне, что есть забавного в Москве, познакомишь с друзьями…
– Мои друзья не любят слишком сладких…
– А я не сладкая. Так что, покажешь?
– Что покажу – друзей или город?
– Какого черта, говори нормально!
– Конечно, покажу – Пречистенку и Чистый, Покровку и бульвары и много, много разных мест…
– Мама! – кричит, на помощь призывая свою мамашу грузную, которой сама под стать, как капелька вторая – инжирового варенья, патоки или чего-нибудь, сравнимого по приторности.
Ахнув и всплеснув, входит Ада Львовна, крупная, немного похожая на Софи Лорен, но дебелостью своей тут же уничтожающая это сравнение брюнетка. Уселась тяжко между нами, жару больше принесла, чем «голландка» иная, если входишь с морозу и, распахнувшись, льнешь, щекой блаженно прижимаясь… Но зимой – благодать отогрева, а у Ады манеры предельно душные и неприятные, как влажные ладони: разговаривая, точней – в лицо говоря – и себя, к вашему ужасу, не перебивая, она трогает вас попеременно то за плечо, то за кисть, то в бок щекотно ткнет, или – что всего несносней – стараясь обратить особенное внимание жертвы на тот или другой отрывок ее речи, тычет длинным, алым цветом лакированным ногтем в колено. Конечно же – поскольку в шортах – по голой коже больно, – и конечно – отпрянуть, если б только оставалось еще для дыхания место.
Когда она нас застукала в то лето целующимися у калитки, схватив меня за локоть и отослав в дом дочь (Леночка, ничуть не смутившись, покорно повернулась и, уходя, ловко, движением внутрь бедра, поправила потревоженные трусики), так же душно и бессвязно говорила мне что-то о важности первого чувства, которое предопределяет, по ее драгоценному мнению, «Все, вы слышите, Глеб, абсолютно все!» – и она чиркает мне по запястью своими когтями: три белых полоски от легко снимаемых с загорелой кожи чешуек.
– Я понимаю, Ада Львовна, видимо, вы правы, но, к сожалению, я не люблю Лену, мы скорее друзья…
– Что?! – ревет она, и я шарахаюсь от нее, как нерасторопный стрелочник от маневрового тепловоза-«кукушки»…
Далее, разумеется, попробовал последовать скандал, она ходила мелко жаловаться к отцу, который, как обиженно рассказывала об этом Ленка, был невнимателен и в конце концов ее выставил. Она приходила еще, извинялась, что, мол, была слишком, слишком разочарована, – «Ах, право, было бы так мило, так прелестно, ведь мы же все-таки, и не все-таки, а самые что ни на есть родственники, и, видите ли, кровь иногда требует реанимационных мероприятий…»
В результате ими был объявлен нам бойкот, который мы за занятостью и праздностью так и не заметили и который в конце концов окончился тем, что с их стороны последовал очередной приступ соседской щедрости: однажды был привнесен в виде дара на нашу территорию таз с инжировым вареньем – но тут же выдворен, поскольку Оле вдруг пришло в голову именно за пять минут до прихода Кадки (Петька кликуху придумал) попытаться припомнить, куда же задевалась ее бельевая веревка:
– Вы, Адочка, вещь принесите обратно, я стирку затеяла…
Та – вся в краску и в фырканье, в общем, унесла сладкое восвояси, а спустя три дня – и за два до моего отъезда – они совсем съехали с дачи.
В прошлые наши приезды мы, конечно поверхностно, виделись с ними, всякий раз со скрипом и оскоминой принимая липкие их приглашения, причем податливей отца и Пети всегда оказывалась беспамятная Оля, но все это было прохладно, формально и, в общем, никчемно.
Теперь она так же тошно дышит своим любезным бредом вполоборота на диване: о том, как я и что я. Леночка ей отвечает усердно – обильно, но талантливо врет, – и я оказываюсь избавлен от ответов, так что получается все довольно ловко, – что это они между собой, для указания кивком имея меня подле, обо мне же и рассуждают…
…И вот мне вновь садится на плечи предчувствие, что меня непременно чуть позже съедят. Со мною такое случается – экспериментируя, я даю послабление безысходности, и оно, ярясь, полонит все вокруг – и не встать, не уйти и не хлопнуть, спасаясь, дверью, и весь этот спектакль оказывается разыгрываемым на сцене действительности одного моего любопытства ради – чем это все наконец безвозвратно закончится…
К тому же в данной ситуации я в первую голову был сосредоточен на своей разведывательной цели и потому решил, что если скандал неминуем, так уж пусть это будет скандал, шумом и гвалтом побочным которого можно прикрыться, как маскировкой, и отобрать исподтишка необходимые сведения – там и сям внезапно доступные благодаря оголенности охраняемых ранее мест. Так десантный отряд в первую голову имеет целью посев паники и неразберихи в пространстве противника, который, смешавшись с собственным страхом, станет менее разумно-внимателен и, следовательно, менее живуч.
Я решил приступить немедленно, но все же необходимо было вступление, и я спросил-таки чаю. Ленка проворно метнулась с дивана – прочь из комнаты и не сразу в сторону кухни (мы в проходной находились комнате, я это отметил войдя, как предусмотрительно отмечает странствующий ковбой, оказавшись в неприветливом салуне, что скрывает подробностями места задник заведения), потом шмыгнула через комнату и отчего-то возилась там слишком долго – настолько, чтобы я не мог не заподозрить подвох в виде горстки таблеток элениума, растворенных тщательно в чае – вместе с сахаром для подтасовки вкуса.
Надо сказать, сахар в чае я не переношу совершенно. Я был уверен, что Ленка помнит это, и потому подозрение мое тут же переросло в нависшую опасность – стоило мне только распробовать, отхлебнув, противный, как таблетка сахарина, вкус жижи. Видимо, это было что-то посерьезнее элениума, потому что вслед за тошнотворным слюноотделением в моем сознании образовалась неуловимая течь, – к тому же усугублявшаяся близостью Адской громады – и плотной, как пакля, жарой, уже обложившей город и набившейся во все его помещения.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
