Я как тот солдат. Сейчас я в Америке, которую всегда ругал, закат которой предрекал и чей флаг сжигал на демонстрациях. Соединенные Штаты несут ответственность за горе и нищету миллионов людей по всему миру. Америка, которая вооружила Израиль, с согласия которой убивают палестинцев, отнимая у них землю. Америка, действуя в собственных интересах, поддерживала коррумпированных деспотичных арабских правителей. Эта плохая Америка… Но сейчас я смотрю на нее изнутри, и меня одолевают такие же сомнения, что и того солдата. Меня мучает один вопрос: эти добрые американцы, которые милы с иностранцами, которые открыто улыбаются тебе и восторженно приветствуют при первой же встрече, которые помогают и уступают дорогу, горячо благодарят за каждую мелочь, понимают ли они весь ужас преступлений, совершенных их правительством против человечности?»
С этого абзаца я начал свои заметки, но затем перечеркнул его, поскольку он мне не понравился. Я решил записывать просто то, что чувствую. Эти записи никогда не будут опубликованы, и никто, кроме меня, их не прочитает. Я пишу для себя. Пишу, чтобы запечатлеть поворотный момент своей жизни. Сейчас я переношусь из своего старого мира, кроме которого ничего не знал, в мир новый, волнующий, полный возможностей. Этим утром я прибыл в Чикаго, спустился с трапа самолета и встал в длинную очередь к офицеру паспортного контроля, который дважды просмотрел мои документы, задал несколько вопросов (лицо его при этом выражало неприязнь и подозрительность) и наконец поставил штамп в мой паспорт и разрешил пройти. Сделав несколько шагов по залу аэропорта, я увидел табличку со своим именем, написанным по-английски. Ее держал мужчина лет шестидесяти, с египетскими чертами лица, чуть смуглый и совершенно лысый. На нем были очки в серебряной оправе, придающие серьезный вид, аккуратная, со вкусом подобранная одежда — темные вельветовые брюки, свинцового оттенка летний пиджак, белая рубашка с расстегнутым воротничком и черная спортивная обувь. Я подошел к нему, волоча за собой чемодан. Его лицо просияло:
— Вы Наги Абдалла Самад?
Я кивнул, он схватил мою руку и сердечно приветствовал:
— Добро пожаловать в Чикаго! Я Мухаммед Салах. Профессор кафедры гистологии, где вы будете учиться.
В последних словах я уловил в его арабском легкий акцент. Я искренне поблагодарил профессора, заметив, что ценю его великодушие, ведь в выходной день он оставил свою семью, чтобы встретить меня. Он отмахнулся по-американски, как будто отгоняя муху, в том смысле, что дело не стоит благодарности. Профессор пытался помочь мне донести чемодан до машины, но я, поблагодарив, отказался. Заводя машину, он сказал:
— Мы, египтяне, любим радушие и теплый прием. Когда уезжаем даже недалеко от дома, нам приятно, когда кто-то нас встречает. Верно?
— Большое спасибо, доктор.
— Это долг старейшины.
Я посмотрел на него с недоумением. Он громко засмеялся и сказал, поворачивая руль:
— Местные египтяне зовут меня старейшиной Чикаго. И я делаю все, чтобы оправдать это звание.
— Вы давно в Чикаго?
— Тридцать лет.
— Тридцать лет? — повторил я за ним удивленно.
Мы ненадолго замолчали, потом изменившимся тоном он сказал:
— Тебя должен был встретить президент Союза египетских студентов Америки. Он извиняется, что не смог из-за сложившихся обстоятельств. Кстати, ты должен знать его по Каирскому университету.
— Как его зовут?
— Ахмед Данана.
— Ахмед Абдалла Хафиз Данана?
— Да, думаю, это его полное имя. Ты его знаешь?
— Все выпускники Каср аль-Айни знают его, он работает на спецслужбы.
Доктор Салах предпочел промолчать, но по его лицу было видно, что он в замешательстве. Я пожалел о том, что вырвалось, и сказал:
— Извините, доктор, но этот Данана… Во время второй войны в Заливе из-за него арестовали меня и многих моих коллег.
Он продолжал молча следить глазами за дорогой, потом сказал:
— Даже если это так, советую тебе забыть об этом. Ты будешь заниматься наукой, так что выброси из головы старые обиды.
Я собрался ему возразить, но он опередил меня, сменив тему:
— Как тебе Чикаго?
— Большой, красивый.
— Чикаго — великолепный город! В мире у него дурная слава, но его несправедливо называют бандитским городом. На самом деле это важнейший центр американской культуры.
— И здесь нет гангстеров?!
— В двадцатых — тридцатых годах здесь орудовала мафия, во времена Аль Капоне. А сейчас здесь как и в любом другом американском городе. В Чикаго даже безопаснее, чем в Нью-Йорке. По крайней мере, неблагополучные районы всем хорошо известны. В Нью-Йорке же опасность повсюду. Где угодно могут напасть люди с оружием. Хочешь, немного прокачу тебя?
Не дожидаясь ответа, он съехал со скоростной трассы и полчаса возил меня вокруг Сирс-тауэр и Уотер-тауэр. Когда мы проезжали Музей современного искусства, он притормозил, чтобы я смог рассмотреть скульптуру, подаренную городу Пабло Пикассо. А когда проезжали по набережной, он указал рукой:
— Это Гранд-парк. Александрийскую набережную не напоминает?
— Вы еще помните Египет?
— Конечно. Кстати, что там сейчас происходит? То, что я узнаю из газет, тревожит.
— Наоборот, дает надежду. Египтяне очнулись и стали требовать свои права. Коррумпированный режим трещит по швам. Дни его сочтены.
— Тебе не кажется, что все эти волнения и выступления ввергнут страну в хаос?
— За свободу придется заплатить.
— Думаешь, египтяне готовы к демократии?
— В каком смысле?
— Половина из них неграмотны. Не лучше ли потратить усилия на то, чтобы научить их читать и писать?
— В Египте существовал древнейший на Востоке парламент. Кроме того, неграмотность не помеха демократическому устройству. Свидетельство тому — успех демократии в необразованной Индии. Человеку не требуется университетский диплом, чтобы понимать, что его правитель коррумпирован и несправедлив. И, с другой стороны, чтобы ликвидировать безграмотность, нам и нужно ввести справедливую и эффективную систему управления.
Я снова почувствовал, что мои слова ему не понравились. Он опять свернул на трассу.
— Наверно, ты устал с дороги и тебе нужно отдохнуть. У нас будет еще время, чтобы посмотреть Чикаго. Сейчас едем в университет. Запоминай дорогу.
— Постараюсь. Но я плохо ориентируюсь на местности.
— В Чикаго невозможно заблудиться, потому что он спроектирован по линиям вдоль и поперек. Достаточно знать номер дома, и ты легко к нему выйдешь.
Мы побродили по университетскому торговому центру, он помог мне купить продукты и вежливо заметил:
— Если хочешь фуль, банки стоят на дальней полке.
