— Ничто не может быть полностью неповторимым и оригинальным, — возразила она. — И в моде, и в литературе, и в искусстве… все уже сделано до нас. Если ты посмотришь на мой стенд, я скажу, какие художники и дизайнеры вдохновили меня.
Я была уже не в состоянии скрыть досаду.
— Существует разница между влиянием и глупым копированием.
— Но Кэти, — елейным тоном ответила она. — Ведь имитация — это самая честная форма лести.
Это перебрасывание намеками начинало выводить меня из себя. Я поняла, что мне просто необходимо уйти.
— Извини, но нам с Мерлином пора. Было приятно встретить тебя снова, Женевьева.
Я пропустила мимо ушей ее прощальную реплику, которая прозвучала уже как вызов.
— Я надеюсь, что теперь мы будем видеться с тобой чаще, Кэти.
Некоторое время мы шли в тишине, и когда молчание уже стало неловким, Мерлин заметил:
— Ты какая-то притихшая.
— Я просто немного устала.
Он поцеловал меня в макушку.
— Не от меня?
— Что ты, конечно нет.
Мы присели в небольшом шалаше около лужайки в местном парке. Под дождем волосы Мерлина выглядели еще лучше; такие, наверное, были у Хитклиффа из «Грозового перевала». А мои стали похожи на заросли ежевичных кустов, что виднелись впереди. Я пыталась как-то уложить волосы пальцами, но безуспешно.
Брызги масляной краски и множество порезов на джинсах Мерлина выглядели красиво и так естественно — он напоминал богемного художника прошлого столетия. Каждый раз, когда я закрывала глаза, передо мной возникал кошмарный образ — Женевьева на софе в его студии, купается в его внимании, и он рисует ее.
«Он рисует тебя», — напомнила я самой себе.
Моя голова покоилась на плече Мерлина, пока я раздумывала, как заговорить о неприятной теме.
Я не видела никаких других вариантов, кроме как спросить все напрямую.
— Итак, как же твоя мама познакомилась с Женевьевой?
— Это действительно трагическая история, — тихо начал Мерлин, и я прикусила язык, чтоб не ляпнуть что-нибудь колкое. — Ее родители погибли в автокатастрофе прямо в канун Рождества, когда ей было всего семь. С приемными родителями она не нашла общего языка, поэтому переходила из одного детского дома в другой.
— Как ужасно, — пробормотала я, поскольку Мерлин замолк, явно ожидая реакции. После этого его голос зазвучал еще более заинтересованно.
— Кончилось все тем, что ей было негде ночевать, пока один из маминых друзей не решил вмешаться и удочерить ее.
— Где они живут?
— В перестроенном амбаре, недалеко от нашего дома.
— А, знаю. А Женевьева не слишком взрослая для того, чтобы ее удочеряли?
— Ей уже шестнадцать, — ответил Мерлин, — но это должно поддержать ее в период переходного возраста.
— Так вот как вы повстречались?
— Да, мама сделала все возможное, чтобы обеспечить ей место в колледже, потому что у нее оказались не сданы некоторые необходимые экзамены.
Я захлебнулась от гнева и даже отодвинулась от Мерлина:
— Она что, помогла ей заполучить место в колледже? А мы все так трудились и боролись за высокие оценки!
Его резкий ответ застал меня врасплох.
— Она не виновата в том, что стала бездомной. Она даже не могла ходить в школу. Тогда мама убедила ее составить портфолио и представить его экзаменационной комиссии. И они согласились, что она заслуживает места. Ты видела ее работы?
Я стиснула зубы так, что они заболели, и процедила:
— Нет, но я, разумеется, уверена, что они просто великолепные.
— Удивительно то, что она действительно всесторонне одарена. У нее получается все: живопись, дизайн одежды, работа по текстилю, изготовление украшений… большинству из нас удается только что-то одно.
— Рада за нее.
— И она не занималась этим просто ради искусства. Ей приходилось продавать свои работы прямо на улице, чтобы не умереть с голоду.
Я отвечала уже на автомате.
— Ну, конечно же.
— Когда узнаешь про таких, как Женевьева, то понимаешь, насколько просто мы все живем.
— Точно.
— Только не распространяйся о том, что я тебе сейчас рассказал. Я не уверен, что ей нужна подобная огласка.
— Конечно же нет.
Только сейчас я поняла, что в крыше шалаша прямо надо мной есть щель и через нее на меня льется дождь и стекает каплями по носу. Мерлин даже не обратил внимания на мои отрывистые реплики, настолько он захлебывался от восторга, говоря о Женевьеве.
Он остановился, чтобы перевести дух, и я презрительно фыркнула.
— Ты раньше о ней ничего не рассказывал.
— Мама привела ее совсем недавно.
— Ты имеешь в виду, на прошлой неделе?
Он странно на меня посмотрел.
— Ну да, кажется, это была… суббота.
Получается, когда Мерлин рисовал меня, она уже была в доме, и это ее я видела в саду.
— Разве это важно?
Я слегка махнула рукой.
— Мне просто было интересно, как давно она тут появилась.
— Недавно, но у вас с ней столько общего. Мне кажется, вы будете подругами. Настоящими подругами.
Даже Мерлин был околдован ею, хоть в этом и не было его вины. Он пробыл моим так недолго. И уже сейчас я могла ощутить, что теряю его. Я оглянулась. Вокруг не было ни души; похоже, ни одному, даже самому заядлому, собаководу не хватило храбрости выйти на прогулку в такое ненастье. Я уткнулась Мерлину в шею и кончиком языка прочертила дорожку к его подбородку. Тот был слегка солоноватым от пота.
Я плавно проскользнула поближе так, что оказалась у него на коленях, и начала целовать его.
Он простонал:
— Кэти… раньше ты так себя не вела!
Я засмеялась.
— Может быть, то, что мы на улице, делает меня… эээ…
— Безудержной, — закончил он фразу, отстранившись на расстояние вытянутой руки и с удивлением вглядываясь в мое лицо. — Вот уж не ожидал, что меня застанут врасплох прямо на парковой скамейке.
Мерлин обхватил мою голову, когда я снова стала целовать его, пытаясь стереть все следы Женевьевы. Я расстегнула три верхние пуговицы его рубашки, прижалась щекой к его груди и стала слушать стук его сердца.
— Оно бьется как сумасшедшее, ты слышишь, Кэти?
— У меня тоже.
Все время ожидая ответной реакции, он осторожно запустил руку ко мне под футболку, затем провел вдоль живота и прижал ее к сердцу. Мы замерли как будто на целую вечность.
