Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Я никогда не встречал в небе летающих людей и потому удивился, что кто-то тоже может запросто кувыркаться в сияющей лазури. Но больше всего меня поразило, что девушка походила на Марину. Мне стало весело и страшно. Я и подумать не мог, что на свете есть еще одна Марина. Правда, она какая-то чуть-чуть другая: волосы светлее и длиннее, на правой щеке — маленькая родинка, какой у Марины не имелось, и глаза — ласковые, добрые, без тех серебристых льдинок, которые иногда мерцали во взгляде нашей квартирантки.
— Хорошо, что ты прилетел, — заметила девушка. — Я ждала тебя.
— Ты давно летаешь? — спросил я. — И кто тебя научил?
— Никто, — она рассмеялась. — Я сама всегда умела. Что тут удивительного? Захотела летать — и лети!
— Но другие не умеют, — возразил я. — Наверное, им скучно жить.
— Невесело, ты прав, — поддержала она. — Все люди с рождения крылаты. Они сами разучились летать.
— Разве можно разучиться летать? — удивился я. — Это же — как дышать!
— Но даже дышим мы по-разному, — снова засмеялась девушка. — Ты просто еще не знаешь.
— А надо знать?
— Надо, — серьезно ответила она. — Надо знать, чтобы всегда дышать полной грудью.
— Это само собой получается, — возразил я.
— Ты еще маленький, — снова рассмеялась девушка. — Как я раньше не заметила? Мы рано с тобой встретились.
— Я не маленький, — возмутился я. — Разве ты не видишь?
Девушка взмахнула руками, как крыльями, и поднялась еще выше. Ее белые одежды развевались, и вся она походила на женщину с картинки в папиной книге о древнегреческих мифах. Мне не разрешалось ее брать: мама считала, что иллюстрации в ней слишком уж откровенные, еще, мол, подействуют на мальчика в нежелательном направлении. Что мама имела в виду, она не уточняла. А папа иронично качал головой и усмехался: «Искусство не может испортить. Древние превосходно изображали красоту человеческого тела. Что может быть порочного в прекрасном?». Мама с досадой махала рукой и, озираясь на меня, шептала папе: «Рано ему об этом знать…». Я все слышал из своей комнаты, но вида не подавал.
Та сияющая, прекрасная воздушная женщина звалась Музой. Она прилетала к поэтам и помогала им писать стихи.
— Но я не Муза, — девушка прочитала мои мысли. — Я — просто я и никто больше. Ты видишь меня такой, но на самом деле ты видишь то, что хочешь видеть. И пока ты этого не поймешь, останешься маленьким, даже если тебе исполнится сто лет.
Влажный теплый воздух кружил голову, слабый фиолетовый туман узкими лентами опутывал сияющее пространство, блаженно пел жаворонок, и все вокруг двоилось, колыхалось, расплывалось. Мое сердце бежало внутри тела, спешило, задыхалось, рвалось вперед как одинокий бегун. Куда оно торопилось? Может быть, на финише его никто не ждал: все истомились и разошлись. А что, если там с самого начала вообще никого нет? Но сердце бежало, торопилось, волновалось…
— Это нетерпение сердца, — пояснила девушка. — Нет мочи дожидаться того, что рано или поздно случится — вечно мы торопим и события, и самих себя. Но, может, не стоит спешить, а? Недаром народ говорит: поспешишь — людей насмешишь…
Она вдруг заговорила скучным, бесцветным голосом, который мне совсем не понравился. Девушка словно хотела вернуть меня в привычный мир, где ценится разумность и правильная жизнь, которая движется по скучному, но понятному кругу, где нет сумасшедших часиков, стучащих прямо в сердце.
— Но ты должен туда идти, — шепнула девушка. Она каким-то образом оказалась рядом со мной, хотя еще секунду назад парила в губительных высях.
— Но если хочешь, я открою тебе один маленький секрет, — она почти прикоснулась губами к моему уху, и меня будто током ударило. — Ты хочешь знать, что такое любовь? Любовь — то, что ускоряет все внутреннее в человеке до скорости света — ослепительное безумие, пароксизм души, самосожжение в яростном огне желаний… Милый мальчик, ты этого хочешь?
— Да! — в восторге крикнул я.
— Какой ты еще глупый! — она залилась пронзительным смехом, похожим на звон колокольчика. — Но ты смелый…
Она засмеялась еще громче, и я вдруг стремительно начал падать вниз. В ушах гудел ветер, меня мотало из стороны в сторону, подбрасывало и вертело вверх тормашками, небо смешалось с землей, и я, потеряв ориентацию, закрыл глаза, чтобы хоть немного прийти в себя. А колокольчик звенел все громче и громче, напоминая уже не женский смех, а явно что-то другое.
Я открыл глаза. И увидел над собой привычный потолок. Подо мной — кровать. И никакой девушки, похожей на Марину, и в помине не было. Но колокольчик — звенел!
— Ты еще увидишь меня, — донеслось откуда-то сверху. Я поднял глаза, но никого не обнаружил. Может, так проявлялся остаток сна, который еще не совсем прошел? Не знаю. Но голос прозвучал совершенно явственно. И колокольчик по-прежнему звенел громко.
Его звуки отчетливо доносились с улицы. Я прошлепал босыми ногами к окну, отодвинул занавеску и увидел Зойку. Она улыбалась и, высоко подняв руку, трясла сияющий серебром колокольчик.
— Вставай, лежебока! — крикнула Зойка. — Ты чуть не проспал самое интересное: в сельпо дают лощеные тетрадки — и обычные, и общие. Я очередь заняла. Давай, быстрее собирайся!
Лощеные тетрадки, если кто не знает, — дефицит советской эпохи. Листы в них покрывались каким-то особым составом: проведешь рукой — ни единой шероховатости, гладкие, будто парафином намазанные. Шариковая ручка сама скользила по такой бумаге, любо-дорого посмотреть. А в обычных тетрадках с сероватой бумагой чернила растекались, а паста шариковой ручки оставляла слабые следы: иногда приходилось дважды обводить одну и ту же букву, чтобы добиться четкости.
— Сейчас! — крикнул я в ответ. — Но мне надо еще к матери на работу за деньгами забежать.
Зойка перестала звонить в колокольчик и спросила:
— А почему ты не спрашиваешь, откуда у меня колокольчик взялся?
Вообще-то, меня это не интересовало, но я решил уважить соседку:
— И откуда же?
— Ваша квартирантка дала.
— Чего вдруг?
— А когда я утром побежала в сельпо, то встретила ее там: она ведь может без всякой очереди в магазин попасть, — зачастила Зойка. — Выходит она, значит, на крылечко, в руках — колокольчик держит. Увидела меня и говорит: «Директриса школы просила достать ей новый колокольчик, старый-то у вас вроде на ладан дышит. Будь добра, передай ей. А с вашей директрисой мы потом сочтемся». И уже как будто пошла, но вернулась: «А Пашка-то проспит тетрадки. Сбегала бы, разбудила его, а?» Вот колокольчик мне и пригодился! Слышишь, какой громкий?
Зойка, довольная, рассмеялась и снова звякнула колокольчиком. В нашей школе существовала такая традиция: несмотря на то, что есть электрический звонок, на большую перемену обязательно звонили в колокольчик. Дежурный ходил от класса к классу и его звоном оповещал о перемене. Откуда взялась такая традиция, никто уже не помнил, но она свято соблюдалась.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
