Раб принял пять франков на чай как должное, даже не поблагодарил. Вынимая теплую Алиску из машины, Генрих почему-то решил, что шофер, по всей вероятности, член французской компартии.
9
Оказалось, что девчонка не способна даже передвигать ноги. Неся Алиску по лестнице, винтом закручивавшейся вверх, при этом, когда он только ступил на лестницу на первые ступеньки, гнусно залаяла карликовая собака консьержки, Генрих думал, что юные существа все же доверчиво относятся к этому миру, даже панк-существа, и позволяют себе расслабиться, пьянеть. Не доверяющий этому миру Генрих находился в куда худшем положении — он вынужденно ломал себе кайф, напряженно, сжатым комком мышц и нервов встречал он разлившийся по жилам алкоголь. То есть, в сущности, «переводил добро» — вспомнилось давно забытое старое русское выражение.
От Алиски и ее одежд несло дешевыми сигаретами, алкоголем и почему-то сыростью. Новенький мундирчик пованивал официозным запахом тряпичного магазина, но запах уже почти растворился среди других запахов панк-личности. Генриху вынужденно приходилось нюхать Алиску, так как французская лестница во французском, почти средневековом доме была узкой, ступеньки обрывистыми, и тело Алиски на поворотах приподымалось и приближалось к лицу Генриха. «Запах от нее, как от беспризорницы», — улыбнулся во тьме Генрих Взрослый.
Жилище мсье Супермена разместилось невысоко над улицей и своими тремя окнами счастливо обозревало эту узкую и грязную, но необычайно оживленную артерию жизни. Ночами, впрочем, артерия была безлюдна, трудовые мясники, многочисленные зеленщики и кондитеры спали, положив руку на животы своих индустриально-промышленных женщин.
Генрих локтем зажег свет и сложил спящего попугайчика на тахту в большей из двух комнат. С недовольным стоном попугайчик тут же отвернулся от света и даже прикрыл рукою глаза. Над тахтой у Генриха висела картина неизвестного художника, изображающая белые стрелы на белом же фоне.
Зеленый попугай Алис лежал под белой картиной, и следовало решить, что с попугаем делать…
Вообще-то говоря, Генрих отчетливо понимал, что он хочет девочку, и никакие размышления по поводу аморальности сожительства с несовершеннолетними девчонками его не мучили. В конце концов попугайчик находился где-то между пятнадцатью и шестнадцатью годами, и, пожалуй, даже французские мужи, хранители и толкователи законов, не стали бы уж очень оспаривать право Генриха на тело девчонки. Об этом Генрих не думал. Его заботила совсем другая проблема.
Трахнув Алис, он не хотел потерять друга. Только что найденного и единственного, по сути дела. Друга, который уже посвящен в его суперменовскую тайну. Единственного друга, который знает его исключительно как Генриха Супермена, а не того, прошлого, еще вчерашнего, совершенно иного, Генриха Обыкновенного. Тот Генрих не нравился даже самому Генриху. Тот Генрих не понравился бы и Алис. У того Генриха были когда-то друзья. Не так много, но были. У Генриха Супермена был только один друг — зеленый попугайчик Алис, над которым он сейчас стоял и решал, а не броситься ли ему на попугайчика волком?
Генрих наклонился над Алис сопящей и попробовал погладить ее по голове, пробное прикосновение. Даже нежное. Генриху тотчас не понравилось, как он дотронулся до Алис, робко, заискивающе дотронулся до жестких вздыбленных волос, смешав зеленые и соломенно-ядовитые… дотронулся так, словно он был чем-то перед девчонкой виноват. Впрочем, волосы тотчас вновь разделились на пробор, тренированные, и во сне не предали Алиску. Само существо продолжало сопеть и, как видно, спало крепким алкогольным сном уставшего за день от непривычных переживаний пятнадцатилетнего человека.
«Попытаться раздеть ее и, воспользовавшись ее опьянением, выебать девочку», — подумал Генрих с сомнением, большой вопросительный знак висел над спящей Алис, и фоном вопросительному знаку служила белая картина. Попка, тесно обтянутая узкой черной юбкой, вовсе не выглядела попкой беззащитной жертвы-подростка, и ножки девчонки в черных чулках, разодранных в нескольких местах по всей их длине, также ничем не отличались от ног взрослых женщин, которых Генриху приходилось ебать в его прошлой жизни. Разве что икры не были достаточно развиты, и только. «Будь мужчиной, стыдно даже иметь такие мелкобуржуазные гаденькие мысли в голове, — сказал себе Генрих. — Супермену стыдно. Для Супермена не существует возраста. Супермен всегда молод. Супермен одного возраста с панк-подростком Алис, и посему не может быть никакого вопросительного знака над спящим существом. Супермену естественно сделать любовь со спящей девочкой, так сделай это», — рассердился на себя Генрих. И стащил с девчонки ее туфли на стальных острых каблучках. Туфли одна за другой с неодинаковым стуком упали на пол. Девчонка что-то пробормотала и еще глубже уткнулась носом в рукав зеленого мундирчика.
Генрих, уже вновь твердо ставший Суперменом на все сто процентов, сказал себе, что он имеет право на девчонку — право мужчины на свежую пизду, полное абсолютно право, и чем полнее он это право реализует, тем будет лучше и девчонке и ему. Акт любви — это одновременно и акт защиты женщины. «Я, Супермен, вложив мой член в юное существо женского пола, принимаю этим самым на себя обязанность защищать ее от мира, опасностей, которые таит мир, от других мужчин, наконец…»
И уже безо всякой робости, без извинения, полновластно и твердо Генрих положил свою руку на бедро девчонки. Рука показалась ему неожиданно огромной, грубой и уверенной в себе. Суперменовская рука, чуть-чуть постояв на бедре юной самки иного племени, по-хозяйски съехала на обтянутую черным попку девчонки, помяв ее оценивающе, спокойно спустилась вниз, съехала с юбки и пошла, подрагивая от удовольствия, под юбку, по пути разминая ножки в рваном нейлоне, поднялась опять вверх, пока не нашла девчонкин вход. Большой палец руки уверенно и мощно врылся в место схождения девчонкиных ног и живота… Девчонка дернулась, доселе мягкий под нейлоном живот ее напрягся, и она спросила удивленно-сонным голосом:
— Что ты делаешь, Генрих?
— I am going to make love to you,[50]— сказал Генрих спокойно и серьезно. Уже обе руки его ласкали живот и бедра инглиш герл, сдвигали вниз рваный нейлон и вверх узкую юбку (на юбке, к счастью, имелся разрез)…
— Нет, нет, — пробормотала девчонка неуверенно и заскользила руками по рукам Генриха. Но, наткнувшись на твердые мышцы и жилы Супермена, руки панк-девчонки неожиданно погладили Генриха.
— О-у! — вздохнула девчонка, когда плоть Супермена вошла в ее плоть, и подалась вперед. Генрих в шкуре, отбросив дубину, на теплом песке подмял под себя пойманную им молоденькую самку чужого, обитающего близ моря племени и, держа ее снизу за попку, бесстыдно мял запрещенные места и наслаждался сладким мясом новой возлюбленной…
10
Генрих проснулся оттого, что на грудь ему внезапно опустилась тяжесть. Открыв глаза, он увидел, что на груди его сидит девчонка. Голая, только футболка с Джонни Роттеном прикрывает грудки. Кое-где футболка разрезана, очевидно бритвой, и девичье тело светится в щелях.
