Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Разрешилась Кира Дмитриевна в апреле, долго промучилась, но девочку родила хорошую, здоровенькую и спокойную. Только назвала странно – Валерия. Никак Дуся привыкнуть не могла, у них в поселке еще до войны механизатор был, из городских, Валерка Зотов. Разве можно девочку мужским именем называть? Но спросить постеснялась, конечно, а девочку про себя звала Валей – так красивее получалось и ласковее. Киру Дмитриевну вскоре после родов опять в зону отправили, на лесоповал, она только ночью к девочке выбиралась, чуть живая, но даже Станислав Гаврилович ничем не мог помочь. А потом и вовсе беда случилась. Как-то вечером пришел Станислав Гаврилович весь белый, плотно закрыл дверь в детскую:
– Перемены у нас, Погореловна! Лазарет расширяют, а детский дом переводят. Решили объединенный детдом в другом лагере открыть, там народу больше. И наших младенцев к ним повезут.
У Дуси аж сердце зашлось.
– А как же матери? Кто их пустит в другой лагерь? Они что, вовсе детей своих не увидят?
– Что ты мне душу рвешь?! – так страшно закричал, Дуся было окончательно сомлела, но Станислав Гаврилыч тут же обнял ее как маленькую, к груди прижал.
– Ты, вот что, Погореловна, голубушка. Ты спокойно меня послушай. Давай сделаем доброе дело хотя бы для одной матери. Ты Кирину девочку к себе забери. Вроде как твоя дочка, никто не хватится! А сама в санитарках останешься, в лазарете работы много. И комната за тобой, никто не тронет! Прошу тебя…
Он ее просил! Да она только и мечтала хоть как-то Кире Дмитриевне помочь! Да разве ей трудно девочку взять, да еще ее любимую голубушку Валечку. В тот же день перетащили вещички какие-никакие, кроватку сложили из ящиков. Кира вся тряслась, но не плакала, только все Дусю обнимала да руки ей норовила целовать. Ее-то руки погорелые!
А детдом вскоре перевели. Все правдой оказалось. Но самое страшное, что и Станислава Гавриловича перевели. Куда, почему – так Дуся и не узнала. Приехал другой врач, грузин, Арсен Иванович. Может, и неплохой человек, но для Дуси совсем чужой, ничего тут не поделаешь.
Девочка росла чудесная! Такая умница и болтушка, пером не описать! Главное, Кира Дмитриевна с ней на своем французском языке говорила. Непонятно, но так красиво, как птички чирикали вдвоем, Дуся слушала и любовалась. И как такая маленькая девочка все запоминала? А с Дусей девочка на нормальном русском языке разговаривала, никогда не путалась, вот что удивительно! И звала она их обеих мамами, вот смеху-то – мама Кира и мама Дуся!
К этому времени война закончилась, строгостей стало меньше, Кира Дмитриевна почти каждый вечер забегала – сидела в обнимку со своей доченькой, слова ей разные шептала, песенки свои французские пела. Для Дуси она сплела из ниток сказочной красоты скатерть, все норовила по хозяйству помогать, то Дусины рабочие халаты постирать, то картошку почистить. Только морока одна и неудобство получалось – Дуся давно научилась своими горелыми руками любую работу выполнять, хоть стирку, хоть шитье, это вам не математику учить! Кира Дмитриевна все мечтала, как освободится, и поедут они втроем к Кириной маме, станут жить в большом красивом доме. Может, и сестренка уцелела, вот обрадуется! Была у нее фотография – две похожие девочки сидят в обнимку, на них чудные платья, шляпки, светлые длинные шарфы. Дуся таких нарядов и не видала никогда. На обратной стороне было что-то написано по-иностранному и стояли цифры – 1932. Кира Дмитриевна карточку просила хранить среди самых важных документов. Да Дуся и сама понимала, что это ей единственная память из прошлой жизни.
Нет, не мучилась она, даже не успела понять. Так люди рассказывали. Все бревна сразу рухнули, вроде крепление оказалось слабое. Дуся смотреть не пошла, не от страху, покойников она навидалась. Но такая тоска напала – ни закричать, ни дыхнуть. Не хотела она Киру Дмитриевну изуродованную и раздавленную в памяти хранить.
Валечка ничего, конечно, не понимала, ей пятый годок шел. Играла в свои камушки. И тут напал на Дусю ужасный ужас – вдруг хватятся, вдруг узнают да заберут девочку!.. Сама не помнила, как собрала вещи самые главные, карточку Кирину, книжки, что от Станислава Гавриловича остались, одежонку. Девочку закутала в Кирину скатерть. Господь пожалел, к ночи уже добрались до станции, мужик один подвез с полдороги. В Княжпогосте и осели.
От греха Дуся решила никому не открываться. Одна старуха им угол сдала, почти без денег, хорошая попалась старуха. Дуся устроилась убирать в местную школу, документы новые оформила, вроде как погорельцы они с дочкой. И притворяться особенно не пришлось, только глянули в сельсовете на руки ее да голову облезлую, ничего больше не спросили. Девочку Дуся записала Валентиной Петровной Булыгиной, чтобы не путаться, она ж сама была Евдокия Петровна. Так и выжили.
Главное, Валечка ее первой отличницей стала, первой на всю школу! Ну просто все учителя хвалили – и по математике, и по русскому, и по немецкому, и даже по рисованию. И как хорошо, что Дуся тогда именно в школу убираться пошла, весь день девочка на глазах, не голодная и не обидит никто.
А в последнем классе сам директор вызвал Дусю к себе в кабинет и стал говорить на вы, хотя сроду ее никто так не называл.
– Евдокия Петровна, вы же знаете, что у нас только восьмилетка. А Валя заканчивает отличницей по всем предметам, ей нужно учиться дальше. Что вы думаете, например, по поводу педагогического училища? Есть хорошее училище в Архангельске, студентам полагается общежитие. Мы можем хлопотать о стипендии.
Сердце забилось от радости, прям из груди выпрыгивает, но Дуся собралась с силами и ответила достойно:
– А что ж! Можно и в учительницы. Такую девочку в любом городе возьмут. Еще спасибо скажут!
Вот так и выучилась ее Валечка, стала учительницей младших классов, самой главной, с нее у деток вся жизнь начинается! Даже песня такая есть – «Учительница первая моя». Дуся, сколько ни слушает, каждый раз плачет почему-то.
Гонимый рока самовластьем от пышной далеко Москвы
Лева почти не запомнил те дни. Какие-то мучительные отрывки – перекошенный чужой рот, бледная неживая рука поверх одеяла, отвратительный странный запах, заплаканные лица бабушкиных аптекарш, непонятное слово «инсульт». Ему поставили стул у кровати, и казалось страшно неловким, что женщины стоят, а он один сидит как идиот. Бабушка бы никогда не позволила. И все время звучало незнакомое имя – нужно послать за Асей Наумовной, спросите у Аси Наумовны, Ася Наумовна никогда не разрешает вмешиваться в лечение… Потом появилась сама Ася Наумовна, и Лева без удивления и радости узнал ту плачущую женщину, бабушкину знакомую. «Кандидат наук, прекрасный невропатолог».
Ася Наумовна быстро выгнала посетителей, только его обняла за плечи и посадила в коридоре, на том же стуле. Потом появилась девочка, такая хорошая положительная девочка в новенькой школьной форме с фартуком, как раз недавно ввели обязательную форму. Она оказалась дочкой Аси Наумовны, и Лева даже в этой пустоте и отчаянии не смог не заметить большие темные глаза и косу, перевязанную лентой, как у гимназисток на бабушкиных старых фотографиях.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
