— Угу.
— И извини.
— За что?
— О господи, забудь.
Она подняла стекло и уехала. Юн подождал, пока огни машины скроются за поворотом, и медленно побрел следом.
Он думал о Лизиных глазах. Их странное мерцание, делавшее их похожими на пару плохо отшлифованных зеркал, сводило с ума не только Юна. Все поражались, что у такой чудачки такой красивый взгляд. С той самой секунды, когда Юн перед зданием администрации вспомнил о Лизе, она не сводила с него глаз.
Задумавшись, он заметил машину, только когда поравнялся с ней. Новенькая «субару» стояла у спуска к болотам. Это была машина Ханса.
Юн сошел с дороги, почти прижался носом к переднему стеклу машины и заглянул внутрь. Ничего не видно. И в лесу поблизости ничего не слышно, только бесконечный монотонный шум дождя. Вдруг на мокром стекле появились два круга света: они приближались с востока — машина шла в глубь острова. Не раздумывая, он шагнул на дорогу и встал так, чтобы его заметили. Оказалось, это возвращается журналистка. Она узнала его, резко затормозила — взвизгнули тормоза — и вышла из машины.
— Что ты здесь делаешь? — раздраженно спросила она.— Ты сказал, что тебе нужно на север?
— Машину рассматриваю,— улыбнулся он смущенно.— Это учителя.
Она взглянула на машину.
— Ну и что? Что-то случилось?
За березняком едва брезжил тихий слабый свет.
— Это хутор светится,— объяснил он.— Хозяйства там теперь нет: муж работает в городе, а жена здесь, одна. А на той стороне, за полем — вон, видите,— живет его бывшая ученица.
Юн пожал плечами.
— Возможно, его нет нотам, ни там.
— Ты шпионишь за ним, что ли? Правильно я поняла?
— Ну-у. Он с моей сестрой роман крутит. Это я для нее делаю.
Журналистка засмеялась, но в глазах у нее был испуг, а не веселье.
Она тоже успела промокнуть до нитки, как и он. Потекла тушь с ресниц, жесткие волосы не лежали как модельная прическа, но прилипли ко лбу и смотрелись как стертая автомобильная покрышка.
— Тебя домой отвезти? — нетерпеливо спросила она.— Или хочешь здесь остаться?
— Ну.
— Тогда мигом в машину, пока нас не смыло.
Несколько сот метров по шоссе к югу — и они свернули на проселок, старый, разбитый колесами, кое-где подтопленный подземными ключами. Раньше он шел до соседнего острова, но оттуда всех давно выселили, и с прошлой зимы, когда во время шторма льдом снесло мост, дорога заканчивалась у большого хутора и домика на отшибе, где жили Юн с Элизабет.
Он вертел в руках ее фотоаппарат и делал вид, что не слышит, как она костерит погоду. Только сказал: «Дальше», когда она притормозила у большого хутора. Марит нехотя подчинилась.
Кругом все было черно: что ночь, что небо, нигде не светилось ни окна, ни лампы. Чем дальше они ехали, тем хуже становилась дорога. Последний отрезок пути, вниз под горку и через перелесок, они едва одолели. Журналистка несколько раз останавливалась, но куда денешься, тут не развернуться, а Юн все «дальше» да «дальше».
Когда они наконец добрались до цели, Юн принялся медленно и обстоятельно рассказывать, как теперь разворачиваться, чтобы не сдавать в темноте задним ходом по мокрым камням. Все объяснив, он остался сидеть в машине, не собираясь, похоже, из нее вылезать. Марит избегала его взгляда.
— Боишься,— сказал он. И с удовлетворением увидел, что она закусила нижнюю губу. То-то: здесь его мир, единственная точка на земле, где он всесилен.
— Не надо было мне ехать сюда,— выдохнула она.
— Да уж,— ответил Юн.— Не надо было.
Они слышали, как стучит по крыше дождь. Ее руки с накрашенными ногтями крепко сжимали руль, а взгляд ни на секунду не отрывался от дворников, тщетно боровшихся с потоком воды.
— Я пленница, правильно понимаю?
Понимать происходящее следовало как попытку Юна пошутить, но этого он ей не объяснил и вообще ничего не ответил. Ему так редко выпадал шанс пустить в ход царственную властную улыбку, отточенную долгими часами упражнений перед зеркалом, что Юн хотел растянуть удовольствие подольше: она не действовала ни на Элизабет, ни на кого из знакомых, только на новенького. И Юн наслаждался.
— Я этого не выдержу,— сказала она.— Уже сделай что-нибудь.
Юн молчал.
— Чего ты хочешь? — закричала она.
Он открыл рот, но тут же закрыл его и еще немного посидел молча. Потом с достоинством переложил фотоаппарат ей на колени, распахнул дверцу и вылез. Она резко потянулась и тут же заблокировала машину изнутри. Стала разворачиваться, но не сумела. Тыркнулась вперед, назад, но в конце концов опустила стекло и стала слушать команды Юна. Под его диктовку машина развернулась, но вдруг дернулась и остановилась. В окно он видел, что журналистка в немом ужасе уперлась лбом в руль.
— Не надо бояться,— сказал он.
Она встрепенулась, завела мотор и газанула вниз по взгорку.
Юн не был дурным человеком. Он держал в своих руках жизнь этой женщины, но не оборвал ее. Даже пальцем не тронул Марит. Власть нужна ему не для того, чтобы делать зло. В своих снах, где все его деяния были значительны и исполнены смысла, он совершал добрые поступки, одаривай нуждающихся, защищал слабых, освобождал пленников из темниц — вообще-то все томились в неволе, за зримыми или незримыми решетками. Тот вечер закончился сказочно.
Когда он вошел, Элизабет сидела одна и вязала. Он вытер волосы полотенцем.
— Кто тебя подвез? — сразу спросила она.
— Ханс,— ответил он, повысив голос. Включил камеру и поймал в объектив Элизабет.
— Убери,— сказала она.— Ты же знаешь, я этого не люблю.
Он засмеялся, продолжая снимать.
— Юн! — прикрикнула она.— Я не знаю, что сейчас сделаю.
— И не делай,— откликнулся он.— Сиди тихо и вяжи.
— Я не люблю этого, говорят тебе!
Не выключив камеру, он с полотенцем на голове уселся в качалку.
— Ханс? — спросила она удивленно.— Что же он не зашел?
— Не знаю. Думаю, домой спешил, к жене.
— Не остри. Он всегда заходит на минутку, если оказывается поблизости.
— Ну-ну.
— Ты ведь наврал, да?
Юн медленно раскачивался взад-вперед и не отвечал.
— Ты пока в кадре,— напомнил он и кивнул на камеру.
— Кто тебя подвозил? — крикнула она.— Отвечай, придурок!
— Я же говорю — Ханс.
— И где ж ты его встретил, позволь спросить?
— У Гринды.
Он знал, что перешел границу допустимого, и напружинился, готовый прыгнуть и спасти камеру, если сестра слишком разбушуется.
