Он говорит: когда-нибудь мы больше ничего не будем знать друг о друге. Очень быстро дом опустеет, будет продан. У меня не будет ребенка.
Она не слушает его, разговаривая сама с собой: может быть, кому-то снаружи удастся понять, что происходит в этой комнате. Кому-то, кто просто увидит их спящими и поймет по их сну, по положению их тел, любят ли они друг друга.
Она думает, что уже слишком поздно, что каждый день они просыпаются слишком поздно. Для чего именно слишком поздно, если они больше ничего не ждут, она не говорит. Им нужно время, говорит она, чтобы подумать о самих себе, о своих судьбах.
Она просит его напомнить, о чем она говорила только что, когда проснулась. Иногда она в полусне разговаривает и потом плохо помнит о чем. Но сейчас она отчетливо помнит женский голос, похожий на ее собственный, и какую-то сложную, болезненную, оторванную от ее собственной плоти фразу, которую она не совсем поняла и которая заставила ее плакать.
Она вспоминает то, что сказала во сне. Она говорила о времени, которое они проводят в этой комнате. Она хотела бы объяснить свое желание удержать это время, когда она видит его лицо напротив своего лица, когда его тело совсем рядом с ее телом. Другие не замечают этого времени, это потерянные люди. Может быть, оно исчезает так незаметно потому, что они не говорят с ним об этом времени, которое она пытается нагнать.
Она плачет. Самое ужасное, что может быть, — это забвение любовников, молодых иностранцев с голубыми глазами и черными волосами. Он не двигается, глядя в другую сторону. Она ложится, укрывается простынями и прячет лицо под черным платком. Он понимает, что, должно быть, именно о времени он говорит, когда порой будит ее своими странными речами.
Она начинает болтать. Она часто по ночам говорит о чем-нибудь. Он слушает все, что она рассказывает. Этой ночью она говорит, что, когда они оставят друг друга, у них не останется воспоминания о какой-нибудь одной особенной ночи или о каком-нибудь определенном разговоре, каком-нибудь образе, которые можно было бы сразу вспомнить. Что у них сохранится отчетливое воспоминание только о пустой комнате, об этом желтом театральном освещении, о белых простынях и о стенах.
Он ложится совсем рядом. Он ее ни о чем не спрашивает. Она выглядит вдруг очень усталой, она почти плачет. Он говорит: мы будем вспоминать еще черный платок, наш страх, темноту. Наше желание друг друга, с которым мы ничего не можем поделать.
Она говорит: мы говорим неправду. На самом деле мы не хотим знать, что происходит в этой комнате. Он не спрашивает, отчего она так устала.
Она поворачивается, вытягивается подле него и больше не двигается, лицо, как всегда, накрыто черным платком.
Она говорит, что этим вечером, прежде чем прийти сюда, она была с мужчиной, и испытала с этим другим мужчиной столь сильный оргазм, и от этого она так устала.
В течение долгого времени она не знает, о чем он думает. Потом он начинает говорить. Он спрашивает, каким был этот мужчина, как его зовут, как ему нравится заниматься любовью, какая у него кожа, его член, его рот, как он кричит. Он спрашивает о нем до самого рассвета. И только в самом конце спрашивает, какого цвета его глаза. Она спит.
Он смотрит на нее. В черноте ее густых, вьющихся волос еле заметны рыжие проблески, напоминающие цветом ресницы. У нее картинно-голубые глаза. Во всем теле одно и то же сочетание силы и хрупкости. Красоты.
Он говорит ей, что она красива. Красивее всего, что он когда-либо видел. Он говорит, что в первый вечер, когда она только показалась в двери его комнаты, он заплакал от этого. Но она не хочет ни знать, ни слышать об этом своем несчастье.
Он напоминает ей, что она уже опаздывала три дня назад. Она пришла позже, чем обычно, из-за того мужчины? Она пытается вспомнить. Нет, это не из-за него. В тот день, о котором он говорит, они всего лишь познакомились на пляже. Это сегодня они в первый раз пошли в номер отеля.
Начиная с этого вечера она будет приходить позже, чем обычно. Сама она не будет говорить, почему опаздывает. Но, если он спрашивает ее, она отвечает. Это происходит из-за того мужчины, они встречаются во второй половине дня и остаются вместе до означенного в контракте часа, когда она приходит в эту комнату, чтобы провести здесь ночь. Тот мужчина знает о его существовании, она рассказывала ему. Его возбуждает, что она хочет другого мужчину.
Когда она говорит ему об этом, то каждый раз смотрит на него. Очень часто она говорит о нем засыпая.
О том, что она уснула, он узнает по ее чуть приоткрытому рту, по тому, как останавливается под веками взгляд, внезапно устремляющийся вглубь. Тогда он осторожно укладывает ее на полу так, чтобы она оставалась в поле его зрения. Она спит. Он смотрит на нее. Убирает черный платок, смотрит на ее лицо. Всегда на лицо.
Этим вечером краска на ее глазах смазана поцелуями другого мужчины. Ее ресницы соломенного цвета. У нее на груди остались еле заметные засосы. Ее руки слегка испачканы, они по-другому пахнут.
Этот мужчина, о котором она говорит, существует.
Он будит ее.
Он спрашивает ее, кто она, откуда, ее возраст, имя, адрес, профессию.
Она ничего не говорит. Ни откуда она, ни кто она. Она не называет своего имени.
С этим покончено. Он больше не настаивает. Он начинает спрашивать ее о другом. Он говорит: ваши волосы и кожа пахнут сегодня не так, как обычно.
Она опускает глаза, отвечая ему. Теперь это не только ее собственный запах, но и запах другого человека. Если он хочет, она не будет пользоваться завтра духами и придет только с запахом другого мужчины. Он не говорит, хочет ли он этого.
Однажды ночью он спрашивает ее, почему она подошла к его столику в кафе на берегу моря. Почему она приняла контракт бессонных ночей.
Она медлит, потом говорит:
— Потому что, когда вы вошли в кафе в том состоянии, в каком вы тогда были, с этой немой болью, помните, вы хотели умереть, я тоже захотела умереть, как вы. Я захотела умереть вместе с вами. Я сказала себе: я должна лечь рядом с ним и ждать смерти. Наверно, вы догадываетесь, что воспитание, которое мне дали, должно было меня заставить принять вас за мошенника и бояться вас, но вы плакали, я видела только это, и я осталась. Кто вы на самом деле, я поняла только утром возле шоссе, когда вы сказали, что хотите платить мне деньги. Вы были одеты как клоун, а вокруг глаз у вас была темно-синяя краска. Тогда я поняла, что я не ошиблась, что я полюбила вас потому, что вопреки всему, чему меня учили, вы не были ни мошенником, ни убийцей — вы просто выпали из жизни.
Ему показалось, что она улыбается, сдерживая слезы, что она вновь где-то далеко отсюда и во взгляде у нее снова появилось притворство. Ему страшно.
Она говорит:
— На самом деле я не знаю вас. Никто не может знать вас, поставить себя на ваше место, вы не занимаете никакого места, вы не знаете, где найти себе место. Поэтому я люблю вас, и поэтому вы навсегда и для всех потеряны.
