Странно было вот так там оказаться. Не знаю уж, чего я ждал. Что там все окажется по-другому. Может, хотя бы другие краски и другая мебель. В начальной школе я никогда не подглядывал, лежа на полу в мужской раздевалке и просунув зеркало под перегородку. Никогда не залезал на батарею в душе и не выворачивал шею, подсматривая через вентиляционную решетку за девочками, когда они моются. Желающие выстраивались в огромную очередь, а я всегда оставался в хвосте, пропуская других вперед.
Однако смотреть было особо не на что. Самая обычная раздевалка. Здесь и девочками-то особо не пахло. Пахло мылом. Мастикой для пола. Спортивный зал! Поставив сумку на лавку, я начал раздеваться, аккуратно сворачивая одежду и складывая ее рядом с костюмом. Я натянул то, что когда-то было комбинезоном для плаванья с аквалангом, проверил, все ли на месте, надел шлем, поднял стекло и застегнул все молнии. Тут дверь раздевалки открылась, кто-то протянул руку к выключателю, и вот посреди комнаты стоит она, а в руках у нее сумка. На мне скафандр.
Houston, we have a problem.[11]
Engine off.[12]
Увидев меня, она попятилась.
— Ой, прости, я думала, здесь никого нет, — сказала она, а я поднял руку в хоккейной перчатке, соображая, что бы сказать.
— Привет, — сказал я.
Она повернулась:
— П-привет.
Я снял шлем, и она подошла поближе.
— Я просто… просто переодевался, — сказал я.
— Тебя ведь Матиас зовут, да?
— Ага.
— И кем же ты будешь? — Она подошла еще ближе. — Астронавтом?
Я стоял посреди комнаты прямо напротив нее, зажав под мышкой шлем.
— Базом Олдрином, — ответил я.
— Кто это?
— Второй человек, ступивший на Луну. «Аполлон-11». 1969-й. The Eagle has landed.[13]
— А почему не Армстронг? Разве не он был первым?
— Его костюма у меня не нашлось, — ответил я.
— А-а. — Она окинула меня скептическим взглядом. А потом улыбнулась, и всю комнату залило светом, так что мне даже захотелось опустить стекло.
— Хелле, — сказала она, протягивая мне руку. Я взял ее руку и легонько потряс, сделав вид, что понятия не имел, как ее зовут. Мне приятно было держать ее за руку.
— Красивое имя.
— У тебя тоже, — сказала она, показывая мне на грудь. — «Олдрин».
— А ты кем будешь? — спросил я, указав на ее сумку.
Она посмотрела на мою руку:
— А ведь это же хоккейные перчатки, да?
— В космосе бывает прохладно.
Она снова засмеялась, и я подумал, что все не так уж и плохо.
— Я буду Жанной Д’Арк, — сказала она, вынимая из сумки доспехи. — Это мама предложила, а то я и не знала, что придумать. Но наверняка неплохо будет.
— Ну, конечно.
Она начала расстегивать рубашку, и мне стало жарко. Она опять взглянула на меня:
— Я… Э-э… Ты иди. Мне надо переодеться.
— А, ага. Да пребудет с тобой Господь!
— Чего?
— Жанна Д’Арк считала, что она действует по веленью Бога. Она руководила французами в основной битве, которая определила ход Столетней войны. А потом ее сожгли на костре. Она сделала ошибку.
— А-а.
Я переминался с ноги на ногу:
— Ну, ладно… Я пойду. Пока.
— Пока. Увидимся.
Я вышел из раздевалки и отправился по лестнице в космос.
Это был мой первый настоящий праздник. Таким он и остался в моих воспоминаниях. Начальная школа — праздники в классе. Средняя школа — праздники дома в одиночестве, когда все остальные уезжали на ночь к морю, где были поцелуи и грубые обжимания под пиво, и кусты, за которыми спускали лучшие брюки, и пьяные девушки. Я оставался дома, потому что мне так хотелось, и про меня никто не спрашивал. Но на этот раз это не подростковый день рожденья. Это бал. И его я запомнил.
Я прошагал в спортивный зал, украшенный по случаю бала воздушными шариками. Позже здесь должен был состояться концерт, поэтому на сцену поставили ударную установку, гитары и синтезаторы. В другом конце зала расхаживал диджей, норвежский Пэт Шарп, одетый принцем Валиантом, там же стоял стол, а на нем — чашки и стаканы с пуншем. А в центральной части зал словно колыхался от танцующих учеников. Я опустил стекло и взял курс на стол с пуншем. Магниты цокали о пол, но никто, ясное дело, не обращал на это никакого внимания. Я взял стакан пунша, неловко зажав его хоккейной перчаткой, и отхлебнул глоток. Привкус лета, Гавайских островов, будто на дворе и не декабрь вовсе. Я повернулся лицом к танцующим. Magnificent. Magnificent desolation.
А потом кто-то хлопнул меня по спине. Я повернулся. Это был Йорн, одетый Люком Скайуокером, причем получилось довольно похоже.
— Luke, — произнес я, копируя низкий голос Дарта Уэйдера, — I am your father, Luke.[14]
— Xa-xa. Hello, spaceboy,[15]— Йорн был и правда в ударе, — ты не видал Роара?
— По-моему, нет. А он кто?
— А как по-твоему? Он, ясное дело, Соло.
— Ну, естественно. Я тут уже видел одного Оби-ван Кеноби, — сказал я, — и принцессу Лею. Вроде бы.
— Ничего себе, Лею. Вот уж есть на что посмотреть!
— А Лея и Люк разве не брат с сестрой?
— Ну да, но, черт, это все не настолько серьезно. И кто она? То есть кто в костюме Леи?
— По-моему, она из класса «С». Не уверен.
Йорн посмотрел на пластиковый стаканчик у меня в руках. Пунш.
— Ты уже был внизу?
— Внизу?
— Пошли.
Мы с Люком вышли наружу, обогнули школу и опять спустились внутрь, в тепло, в школьный театр. Там сидело человек десять — двенадцать, мальчики и девочки, а на столе стоял спирт. Я быстро огляделся, пытаясь отыскать Хелле, я ведь так и не видел ее в спортивном зале, но нет, здесь ее тоже не было.
Йорн усадил меня за стол и, указав на меня, сказал:
— Это Матиас.
Только некоторые кивнули мне, в основном там были актеры, оформители, реквизиторы и все остальные, кто занимался театром. Мне в стакан налили спирта, а из туалета вышел Роар. Хан Соло.
