Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
Слегка протрезвевший Катушкин пригласил свою спасительницу домой, дабы познакомить ее с мамахен. Мамахен полюбила экстравагантную ВПЗР сразу и навсегда — поскольку та живо напомнила ей… Кого именно — ВПЗР напрочь позабыла, но, скажем, одного литературного персонажа. Девушку. Молодую женщину, цельную и яркую. Несгибаемую. Отважную. Способную на глубокие чувства (хи-хи-хи), сострадание (хи-хи-хи) и самоотречение (у-упс!). Такую встречаешь лишь однажды, чтобы полюбить навсегда (упс-упс-уууу-ппппссс!!!).
Примечание: Холли Голайтли — хотелось бы думать ВПЗР. Холли Голайтли, ибсеновская Нора или, на худой конец, Скарлетт. Хотя я думаю, что мамахен имела в виду кого-то из кафкианских персонажей. И насчет английского и Уитмена в подлиннике — тоже сплошной блеф. ВПЗР никогда не утруждала себя изучением иностранных языков. Она вообще никогда не делает того, что требует хоть малейшего напряжения сил. К литературным бдениям это, конечно, не относится. «Сочинительство — любовь моей жизни», сказала как-то ВПЗР в одном из своих интервью. И это, пожалуй, единственный случай, когда она не слукавила.
Там, где у ВПЗР стоит «сочинительство», бедолага Катушкин (хоть он в этом ни за какие коврижки не признается) может смело ставить «Хонки-Тонк».
«Хонки-Тонк — любовь моей жизни», — именно так.
Хонки-Тонк — и есть ВПЗР в интерпретации Катушкина. Иногда он зовет ее просто Хонки, сути дела это не меняет. Не будь ВПЗР таким конченым ленивцем и любительницей трактовать всякое незнакомое слово, как ей заблагорассудится, она давно бы выудила из недр словарей истинное значение Хонки (а заодно — и Тонк).
Вместо нее это сделала я.
Итак: honky-tonk — дешевый бар, дансинг или ночной клуб, чрезвычайно сомнительное заведение. Главным атрибутом в нем является разбитое вдрызг и расстроенное до неприличия пианино (тоже «honky-tonk», кто бы сомневался!). И звук у этого инструмента соответствующий. Но сбацать блюзок все же можно. И посвинговать в полутьме…
Да-а…
Нужно быть полным идиотом, чтобы сунуться в подобную клоаку (я бы точно не рискнула). Но я — это я, а Катушкин — это Катушкин. Может быть, именно это его и привлекает — посвинговать в полутьме. Решиться на авантюру — вдруг что обломится?
Ничего.
Ничего ему не обломится — даже я понимаю положение вещей. Хотя мои пять лет с ВПЗР — ничто по сравнению с двадцатилетним сроком, который уже намотал Катушкин (хи-хи-хи, вот тебе и каламбур!). Да и двадцать не предел. Судя по всему — ему светит пожизненное.
— И почему бы тебе не выйти за меня замуж? — иногда спрашивает Катушкин. Не часто. Как правило, после грандиозного покерного выигрыша ВПЗР, инспирированного им же самим.
В ответ на это робкое предложение ВПЗР разражается оскорбительным для всех присутствующих смехом:
— Ты в своем уме? Предлагаешь мне стать Катушкиной? Писательница Катушкина — не глупость ли? Вселенская глупость! Разве можно добиться славы с фамилией Катушкина?
На носителя не слишком удачной (с точки зрения вечности) фамилии в такие минуты жалко смотреть. И я вступаюсь за несчастного:
— Совершенно необязательно брать фамилию мужа…
«Муж Катушкин» — еще один повод для иронии.
— Посмотри на себя, Катушкин! — хохочет ВПЗР. — Ну какой ты муж?
— Можно подумать, твои предыдущие были совершенством…
Ни одного из двух бывших супругов ВПЗР я и в глаза не видела, даже фотографий с ними не сохранилось. Да и фоток самой ВПЗР — раз-два и обчелся. Разве что — малоинформативные и искажающие действительность снимки на паспорт и расплывчатые детские. В них нет ничего от нынешней суки, оборотня, римской волчицы ВПЗР: наивное дитя, каких миллионы.
Примечание: Иногда мне кажется, что ВПЗР стирает задокументированную память о себе намеренно. Чтобы после нее осталось как можно больше трактовок и разночтений. Чтобы у каждого, кто с ней соприкоснулся, возникло собственное представление. Sexy-представление. Подретушированное, зафотошопленное, лишенное изъянов в виде старости, болезней и смерти. Похожее на ее тексты, в которых ей не больше тридцати и она всегда безрассудна, излишне откровенна, подвержена неуемным страстям; в которых она не боится быть смешной и просто дурой, чтобы в последней главе стать умной и обрести то самое Внутреннее Знание. Обо всем и обо всех. Слиться со своими текстами, стать неотделимой от них — вот чего жаждет ВПЗР больше всего на свете. За исключением славы, разумеется.
Примечание к примечанию: Она все-таки сволочь. И манипулянтка. Бедный Катушкин!..
Своему первому мужу ВПЗР обязана фамилией, гораздо более презентабельной, чем катушкинская. Под этой фамилией (больше похожей на тщательно продуманный псевдоним) она и вплыла в литературу. Иногда, в минуты подметных откровений за бутылкой водки (так не похожих на ее книжные откровения), ВПЗР заявляет, что вышла замуж исключительно за фамилию. А сам мужчинка был так себе, слова доброго не скажешь: нытик и рефлексирующий тип, склонный к сезонным депрессиям. Ничтожество, полный отстой, самый настоящий вырожденец. Засохшая и бессмысленная ветвь некогда могучего генеалогического древа (тут ВПЗР начинает путаться в показаниях: то ля Витте, то ли Струве, то ли Нессельроде). Жить с ним было одно мучение, которое, впрочем, быстро закончилось: брак не продлился и года. Второй вэпэзээровский муженек оказался не лучше первого: никаких рефлексий, зато тупое самомнение и грошовые сентенции о роли женщины в семье. Всегда подчиненной. Эти сентенции ВПЗР выслушивала года два.
— Что же так долго? — спрашиваю я, прекрасно зная, что подчиняться кому бы то ни было ВПЗР не способна в принципе.
— А трахался хорошо, — не моргнув глазом, отвечает ВПЗР. — Остальное меня не волновало.
— Тогда почему расстались?
— Трахался хорошо он не только со мной. А неверность я ненавижу.
Примечание: Снова враки. Неверность, как и верность, ВПЗР до лампочки. Ее не могут смутить ни предательство, ни низость, ни откровенная подлость. Точно так же она никогда не оценит благородства и жертвенности (привет тебе, Катушкин!). Для нее это лишь поворот сюжета, не больше. Или его кульминация с последующим эпилогом, где все расставляется на места. И каждый получает совсем не то, что заслуживает. По мнению ВПЗР, это и есть жизнь в ее первозданном, очищенном от излишка сахара и кондитерских присыпок, виде.
Лишь старина Катушкин пребывает в уверенности, что кульминация его отношений с ВПЗР еще не наступила. И что рано или поздно та все же прибьется к его берегу. И все проблемы этого гипотетического дрейфа он обсуждает со мной — своей наперсницей. Дуэньей. Набором сигнальных флажков. Передаточным звеном между ним и ВПЗР.
— Стареть в одиночестве грустно. Очень грустно, Ти. Впрочем, ты еще слишком молодая. Ты не можешь этого понять…
— Почему не могу? Могу. Это ведь не так сложно — понять.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
