Нет нужды говорить, что мормоном я не стал. По их выражению, не получил «помощи для понимания». То есть так и не осознал, что мы все — Святые последних дней. В соответствии с учением СПД некоторые понятия внушались детям только по достижении определенного возраста, а я со временем начал понимать, что крещение давно умерших родственников, возложение рук и ношение масонских кальсон — вещи не вполне нормальные, даже на El Norte.[35]Раз или два меня даже водили в католическую церковь, но там либо пахло как-то не так, либо святые у них были не те, либо банки для пожертвований не стояли по всему полу, как в Гватемале, и потому я сказал приемным родителям: дескать, не берите в голову. Они на свой манер отнеслись к этому довольно спокойно. Между прочим, я до сих пор иногда называю О. папой и мамой, хотя на дух их не выношу. Что касается моих названых братьев, то каждый из них теперь является папашей пары близнецов. Короче, сочетание идеологии с плодовитостью позволяет им размножаться, как креветкам.
Я решил не становиться святым при жизни, а выбрал для себя стезю, не включенную в учебные программы. Причем начал с шахмат и игры в «Монополию». В школе Нефия меня заставляли пиликать на виолончели, самом дурацком инструменте в оркестре. Получалось неважно. Ибо я считал, что музыка — это упрощенная математика. Я часто прятался в библиотеке, запоминал страницы из словаря, чтобы потом извлекать их из памяти. Научился читать по-английски, вызубрив наизусть Г. Лавкрафта,[36]и теперь многие утверждают, будто я говорю на манер его книг. Вежливо отказывался выуживать яблоки на школьном Хеллоуине[37](по правде говоря, с плачем бросался прочь из зала), потому что боялся захлебнуться. Записался в кружки программистов, компьютерных игр и игр-стратегий. Если вы думаете, что мальчишка, у которого так много увлечений, должен общаться с другими учениками, то ошибаетесь — особой нужды в контактах у меня не возникало. Физкультуру я часто пропускал из-за моих проблем с гемофилией. Вместо занятий меня с другими инвалидами сажали на маты и говорили: вообразите-ка себе, будто вы делаете упражнения на растяжку и поднимаете гири. Стрельба — вот единственный вид спорта, в котором я неплохо себя показал. В семье все были помешаны на оружии, и я тоже не остался в стороне. А еще я поступил в кружок по математике, хотя мне казалось глупым смотреть на нее как на разновидность спорта. Это все равно что учиться мастурбировать. Однажды наш руководитель дал мне целый ворох топологических тестов и удивился, когда я все их решил. Он вместе с другим преподавателем поспрашивали меня немного и сказали, что у меня календарный бзик — я вычисляю каждую дату, вместо того чтобы ее запоминать. Хм, я и сам про себя это знал. Тем более сей дар оказался не очень доходным — он имеется примерно у одного человека из десяти тысяч. Не меньшее число людей способны дотянуться языком до собственных гениталий. Приблизительно в то же время я занялся тропическими аквариумами и сделал свою первую аквариумную систему из садовых шлангов и старых пластиковых контейнеров. Параллельно я решил: когда вырасту, стану профессиональным шахматистом. И профессиональным игроком в Ежика Соника. Садясь в автобус, я надевал шлем для скейтборда. Мое имя, правда сокращенное до Дж., фигурировало в журнале «Медицинские гипотезы» — статья называлась «Случай уникальных вычислительных способностей среди юных пациентов с ПТСР».[38]Мне не нравилось играть на виолончели, и я пришел к выводу, что лучше делать эти инструменты. Группа «Cocteau Tweens» привлекала меня больше «Motley Crue».[39]Первую свою тысячу я заработал, продавая и покупая карты «Маджик». Меня наградили прозвищем Деревенщина. Я в одиночестве слушал «Ecstasy».[40]
Новые лекарственные средства позволили взять под контроль мою гемофилию, но, пока суд да дело, мне поставили еще один диагноз: «эмоциональные проблемы развития на почве посттравматического стрессового расстройства», сопровождаемые «спорадическими эйдетическими[41]воспоминаниями». Предположительно ПТСР могут проявляться в виде синдрома Аспергера.[42]Но у меня не было аутизма в традиционном понимании — мне, например, нравилось изучать новые языки, и я не возражал против «опытного помещения в новые педагогические ситуации». Один врач в Солт-Лейк сказал мне, что ПТСР — это общий термин, который не обозначает полностью то, что есть у меня (или то, чего у меня нет). Отсюда, как я понял, вытекало следующее: на гранты мне рассчитывать не приходится.
В сентябре 1988 года аспирантка-этнограф из УБЯ[43]пришла с лекцией в нашу среднюю школу, и это изменило мою жизнь. Девушка показывала видео со старыми кива[44]и танцами урожая зуни, а когда глаза у меня уже начали смыкаться, на экране замелькали пирамиды майя, и тут я проснулся. Набрался храбрости и задал несколько вопросов. Она поинтересовалась, из какого я класса. Через несколько дней меня и нескольких других краснокожих отпустили в Солт-Лейк на конференцию (на которой аспирантка председательствовала). Там предоставлялись гранты программы по расселению коренных американцев. Участники собрались в физкультурном зале средней школы, в повестку входили резьба по кремню и разрисовка лица акриловыми красками «Ликвитекс».[45]Один из практикантов представил меня профессору по имени Джун Секстон, и когда я сказал ей, откуда я, она стала говорить со мной на довольно бойком юкатекском. У меня просто глаза на лоб полезли. Вдруг она спросила, играл ли я когда-нибудь в el juego del mundo, я ответил, что не понимаю, о чем она говорит, она уточнила, что еще это называется «Алка’ калаб’еерах» — «игра жертвоприношения». Похожие слова я слышал когда-то от своей матери, поэтому сказал «да». Тогда профессор вытащила жестяную коробочку «Алтоидз»,[46]наполненную необычайно красными семенами дерева тц’ите. Поначалу я впал в ступор, потому что меня обуяло чувство, напоминающее если не ностальгию, то уж точно ее бедного родственника, но взял себя в руки, и мы сыграли без всякого энтузиазма несколько кругов. Джун сообщила, что один ее коллега-математик исследует майяские способы ворожбы и будет рад, если я научу его своей версии игры. Мозги у меня соображали быстро, и я выпалил: с удовольствием, мол, правда, после занятий не могу. Что угодно, лишь бы не торчать в школе по выходным.
