Их взору предстал только что отстроенный на пожертвования государя Иоанна Васильевича и освященный митрополитом к именинам святого Кирилла великолепный храм Успения Пресвятой Богородицы на Соборной площади монастыря.
Государь любил этот монастырь, благодаря которому он появился на Божий свет. Сюда, на Белое озеро, приехали сразу после венчания его отец великий князь Василий с молодой женой Еленой Глинской молить Господа о ниспослании наследника. Господь услышал их молитвы и молитвы всей кирилловской братии, одарив супругов дитем, а Русь — нынешним мудрым и набожным правителем.
Ныне заступничество святого Кирилла обернулось величественным строением в духе московских монастырей с украшенными орнаментом барабанами под золочеными луковками куполов, весь залитый розовато-лазоревым светом зари. Здесь же на Соборной площади рядом с Успенским Собором были возведены колокольня и Церковь Введения Божьей Матери, а чуть дальше к озеру — царственными палатами вознеслась Церковь Архангела Гавриила с черными куполами в столь знакомом князю итальянском стиле.
Сама площадь перед храмом была вымощена надгробными плитами, пожертвованными прихожанами со старых, разрушенных кладбищ. От прежних деревянных монастырских построек, столь памятных и дорогих сердцу князя Алексея, остались разве что Казенные палаты, где жила монастырская братия, тянувшиеся вдоль Соборной площади под прямым углом к вновь отстроенным церквям, да деревянные сени над часовней и крестом на месте первой землянки Кирилла Белозерского.
Там же, в отдалении, почти у самой крепостной стены, царь Иоанн Васильевич повелел отстроить Церковь Иоанна Предтечи, деревянную, рукотворную, без единого гвоздя, как умели строить только северные русичи. Церковь эта находилась уже в пределах малого Ивановского монастыря, недалеко от личных деревянных покоев московского государя, часто наезжавшего в монастырь, и предназначалась для нужд престарелых монахов, а также сирых и убогих со всей белозерской округи.
Вот и сейчас, несмотря на ранний час, Алексей заметил несколько мальчишек — сирот из соседних деревень, копающихся на огороде рядом с церковью под присмотром инока. А дальше — знакомые с детства домик келаря, поварня, глухая Котельная башня… Давненько он не был дома — истосковалась душа по родимой сторонке…
— Приветствую тебя, князь!
Иеромонах Геласий, высокий, худощавый, в длинной черной рясе с широкими рукавами, монашеской мантии и черном куколе на голове, концы которого, расшитые золотыми крестами и словами из Священного Писания, спускались на грудь и спину, вышел на крыльцо собора. Хотя он был не намного старше Алексея, но в его темно-русой окладистой бороде появилось в последнее время немало серебра — следы глубоких невеселых дум и бессонных ночей, проведенных в молитвах о друзьях и о судьбе Руси.
В миру иеромонах Геласий, звался князем Василием Юрьевичем Шелешпанским, был близким родственником Белозерских и другом самого Алексея. И возвращаясь из дальних путешествий, Алексей Петрович всегда заезжал к нему, дабы держать совет о переменах в государе и в державе и о том, что случилось важного за время его отсутствия.
Отдав поводья служке, Алексей Белозерский осенил себя крестом и склонился, целуя руку Геласия, на которой были заметны иссиня-багровые следы от вериг.
— Здравствуй.
— Давненько не виделись. Все в трудах ты, князюшка, все в трудах. Слава Господу, сподобил тебя повидать нас. Как здоровьечко-то? Полегчало, гляжу?
— Да, Бог миловал, батюшка.
— Что ж, поди в храм, поклонись Богоматери, услыхала Пречистая молитвы наши. Да и на помин души брата нашего Ивана свечку надобно поставить.
Перекрестившись на входе и держа шапку в руках, князь Алексей вошел в собор. Холопы остались на дворе. Только что отслужили заутреню. В храме царила тишина, но дух песнопений, казалось, еще витал под его сводами. Пахло ладаном и цветами. Алексей приблизился к иконостасу, расписанному иноком Дионисием Московским. Легкие, воздушные изображения святых в радостном и светлом византийском стиле мерцали в бликах утреннего солнца, пробивающихся сквозь высокие окна храма. Яркая, праздничная центральная икона Спаса-Судии невольно притягивала к себе взор: Иисус, строгий и справедливый судия, благословляющий одной рукой, а другой держащий Евангелие: «Коей мерой мне мерите — той и вам мерить буду».
Зеленый овал за спиной Спасителя — вся Вселенная, а красные углы по краям — символы евангельских Ангела, Орла, Льва и Тельца. По левую сторону от Христа — святыня Кирилловой обители: Икона Божьей матери Смоленской в индигово-синем одеянии с младенцем Иисусом на левой руке. Далее — святой Иоанн-Креститель, преподобный Кирилл в коричневой мантии…
Алексей приложился щекой к иконе Богородицы: «Матушка, обереги!» Затем поставил поминальную свечу брату.
— Ну, пойдем, пойдем, потолкуем, — видя, что князь отошел от иконостаса, Геласий взял Алексея под локоть, — знаю, без нужды особой беспокоить не станешь.
Еще раз поклонившись иконам перед уходом, князь вышел из собора и проследовал за монахом в Казенные палаты, где располагались жилища братии. Пройдя по крытой галерее, они вошли в келью Геласия, узкую, с низкими сводами, так что приходилось нагибаться, чтобы не ушибить голову.
Войдя, Алексей сразу натолкнулся взглядом на портрет святого Кирилла, писанный Дионисием, и невольно вздрогнул под пронзительным взглядом старца. Перекрестившись на иконы, украшенные вышитыми рушниками, Алексей сел на деревянную лавку у стены.
Помимо лавки скромную обстановку кельи составлял еще стол, на котором лежали книги в тяжелых кожаных переплетах, украшенных золотом, гусиные перья для переписки и баночка чернил. У икон горела лампада. В углу стояли широкая деревянная бадья и глиняный кувшин-рукомойник с двумя носиками, чтобы в один вливать воду, а через другой выливать. Спали монахи Кириллово-Белозерского монастыря, независимо от положения и заслуг, на полу, на рогоже.
Не дожидаясь слов Алексея, Геласий начал разговор сам:
— Удивишься, думаю я, но был у меня вчера князь Михайла Воротынский. Да-да, тот самый, победитель казанцев. Сослан из Москвы с женой, сыном и дочерью на Белое Озеро. Лишен поместья, отписали ему сто рублей ежегодно, да запас вина полсотни ведер мальвазии и рейнского на год, осетрины десять пудов. Убоины, прочей рыбы и снеди, сколько спросит, одежду и белье за казенный счет. Ну, и прочие потребные вещи. В немилости он ныне.
— За что же Михаилу? — изумился Алексей. — Родовит, государю предан.
— Молод и горяч больно, — покачал головой инок, — и на язык несдержан. Государь Иоанн Васильевич после казанских походов, на местничество воевод насмотревшись, и на споры боярские перед лицом ворога про родовитость свою, задумал порядки старые изжить. Бояр притесняет… Ноне он рать новую набирает из вольных людей, сыновей крестьянских да слободских. Землю им отписывает, пищаль, саблю и бердыш за казенный счет выдает. За надел земельный они службу наравне с боярами нести станут, огненным зельем стрелять. Так их ноне и называют: стрельцами. А командуют ими не родовитые воеводы, а только те, что удаль воинскую и смекалку показать успели.
