Паша поощрительно кивнул собеседнику, достал сигарету. Рассказчик жестом попросил одну.
— Спасибо, — сказал он, жадно закуривая, — я бросил, но… не бросил.
— А как вы с Леной познакомились? Она не вашего круга штучка.
Роберт небрежно махнул рукой:
— Ой, я не смотрю на круги! Хотя, конечно, если в целом… Лена парикмахером работала, я стригся у нее. Она мне понравилась, я стал с ней встречаться. Быстро понял, что дамочкой она была… жадной, все в жизни мерила деньгами. Не хочу о Лене говорить плохо, она мать моего ребенка, но жалею, что сразу не разглядел. После того как расстались, я ее года полтора не видел. Потом — появилась! И первое, что сказала: мне деньги нужны! Она ребенка родила от меня, так что я ей должен. Я попросил ее хотя бы дочь мне показать. Она принесла девочку. И я уже ничего не мог с собой поделать — сразу понял, что это мой ребенок, что я не могу от нее отказаться… Ну и так далее.
Паша чувствовал себя полковым капелланом. Отчасти это было неловко, а в целом — интересно. Любопытство, которое так часто руководило Пашиным разумом и поступками, удовлетворялось словами Роберта, как голодная собака — украденными у хозяина отбивными.
Роберт налил себе еще кофе, предложил Паше. Поставив на столик две чашечки, продолжил рассказ:
— Но из Ленки мать была еще та! Ребенок всегда был грязный, одежка в пятнах, сопли по колено! Кормила девочку вареной колбасой. Курила, держа дочку на руках! — Воспоминания сердили Роберта. — И как-то Лена намекнула, что за деньги отказалась бы от Ираиды. Я сказал, что готов заплатить. Тогда она такую сумму загнула, что я офигел. Поехал к отцу. А он мне сказал: ребенок — это не предмет купли-продажи. Отдай ей, сколько она хочет, получи расписку и забери дочь. Так я и сделал. Удочерил Ираиду по закону, добился от Лены официального отказа от ребенка, чтобы никаких претензий не последовало. Только это не помогло. Кстати, когда Ленка дочь продала, она уже снова была беременна. Без мужа. И еще лет шесть прошло, когда я увидел ее снова. Она была очень бедной, очень жалкой, просила о помощи. Об Ираиде не вспоминала. Я сказал ей — почему о дочери не спрашиваешь? Она говорит — у меня много других детей, за Ираиду не волнуюсь. Трое тогда уже было, кажется… Я дал ей немного денег. И это было ошибкой. Лена тут же сориентировалась и стала звонить мне регулярно. Просила денег взаймы, просила помочь: ее дети голодают. Причем продукты она не брала, а только деньги. Потом придумала, что тоскует о дочери, а я — подлец, который лишил ее дочерней любви! Павел, я клянусь, что она сама мне предложила ее отдать!
— Я верю вам, Роберт. Думаю, вы правильно поступили.
Роберт вздохнул и потянулся к пачке сигарет.
— По-моему, я неправильно поступил, — признался он. — Если бы я поступил правильно, то Ираида выросла бы такой, как я мечтал: умной, доброй, воспитанной. Я много вижу детей вокруг — у меня много родственников, у всех есть дети. Они разные, есть умницы, как моя племянница Офелия. Есть шкоды, как Тигранчик, сын моего троюродного брата. Но такой, как Ираида, нет ни у кого.
— Девочка росла без матери, — сумничал Паша, — говорят, это очень плохо для ребенка.
— Правду говорят, — согласился Роберт с такой горечью в голосе, что Седову вдруг стало его жаль. — Одно утешает — родная мать воспитала бы Иру еще хуже.
— А что в Ираиде не так?
— Она думает только о деньгах. Это у нее, видно, наследственное. Очень печалит, что дочь слова правды не говорит. Зачем столько лгать? Говорит, что идет с подружками гулять, а сама по магазинам в городе ходит. Зачем? Разве я запрещаю по магазинам?..
— Может, с ней поговорить надо?
— Я говорил! С самого раннего детства говорил. Поэтому и в школу определил элитную. В той школе толпа психологов, море всяких педагогов, воспитателей. Я просил их помочь, посоветовать, что мне делать. Как мне дочь отучить лгать, доброй вырастить, открытой? А они: «Ираида хорошая девочка, у нее переходный период… Ложь — это защита». Они так говорят. Но от чего ей защищаться?
— От мачехи.
Выражение лица Роберта смягчилось.
— Нет, что вы! Вика всегда на ее стороне, всегда о дочери по-хорошему отзывается. А Ираида: «Пусть она от меня отстанет!»
Последнюю фразу Роберт произнес, видимо подражая тону Ираиды, и кивнул в сторону своего стола. В белой рамке на столешнице стояла фотография некрасивой девочки: чуть асимметричное лицо, близко посаженные глаза, тонкие губы, круглые щеки. И выражение лица Ираиды Паше показалось неприятным. Может, из-за того, что он услышал от ее отца?
День четвертый
Ночью ветер изменил направление, теперь он дул с моря и был холоднее, резче. В свою очередь, ветер взбаламутил волны, которые подняли со дна песок, состоящий из истертых прибоем ракушек, а песок окрасил волны в равномерный мутный бежевый цвет, цвет кофе с молоком. Паша вошел в эту странную бежевую воду с ощущением глубокой благодарности судьбе за то, что она привела его вот сюда.
Может, Боровиковка и не рай, но Седову в «Заре коммунизма» было очень хорошо: море близко, номер с кондиционером, за выпивкой далеко ходить не надо. Персонал отеля, а были это в основном симпатичные, профессионально приветливые девушки, относились к нему, как принято относиться к одиноким приятным молодым (еще) людям. А именно — чуть более заинтересованно, чем к мамашам с орущими детьми или толстым брюзгливым богатым старикам.
Павлу Петровичу это отношение было приятно. Он всегда стремился, чтобы атмосфера вокруг него складывалась именно такая. Для этого бессовестно использовал свое умение нравиться женщинам любого возраста, которое сумел воспитать в себе, будучи еще подростком. В свои четырнадцать Пашка Седов был тощим длинным парнем, ужасно неуклюжим, стеснительным и притом рыжим. Он умирал от смущения, если прилюдно к нему начинали приставать забияки из класса, дразнившие Пашку «морковкой», «наглой лисьей мордой» и «апельсимоном». Лишь добившись успеха у девчонок класса, Паша стал ВИП-персоной, неприкосновенной для хулиганья.
Заодно Паша осмыслил, что миром правят женщины.
На пляже рыжий сыщик пробыл до четырех часов, обнаружив чудесное местечко под навесом. А вернувшись в отель, он нашел подругу детства в своем номере. Интересно, подумал Пашка, а не был ли их роман результатом его первой пробы силы?
Вика сидела на постели, сосредоточенно разглядывая пальцы на ногах. Ногти на них были покрашены в нежно-голубой психоделический цвет, соответствующий цвету ее босоножек.
— Ты тут? — удивился Паша.
— Я тут, — отозвалась она. — Прости за вторжение, я запасным ключом дверь открыла. Боялась тебя пропустить. Как настроение?
— Спасибо, — ответил Паша из ванной.
Из спальни заглянуть в ванную было невозможно, поэтому он, поленившись прикрыть двери, без стеснения снял плавки и влез в душ. Вика переспросила, пытаясь перекричать шум воды:
