И Ада – Ада снова была на коне Фернана и во весь опор мчалась на запад.
Из-за яростно завывающего в ушах ветра Ада не слышала больше ничего. Низко пригнувшись и подгоняя уставшее животное, она рискнула оглянуться. Она надеялась добраться до деревни или, может быть, до другого каравана, но Габриэль пресек все ее попытки. Его лошадь неумолимо приближалась.
Она убила человека. Уже второго. Свежее воспоминание о крови и блеск драгоценных камней смешались со старыми кошмарами и дали им новую жизнь. Как часто она пыталась вытолкнуть эти отвратительные картины из своей памяти – воспоминания о том, что сделал с ней Финч!
Габриэль ликвидировал разрыв между ними. Ада повернула коня к ирригационной канаве и резко бросилась влево. У Габриэля не было другого выхода, кроме как перепрыгнуть через канал и направить лошадь за ней. К тому времени, когда он развернулся и возобновил преследование, она уже значительно оторвалась от него.
Она мчалась без всякой цели. Плато тянулось во всех направлениях, плоская и бесконечная тюрьма. Никакой деревни. Никакого каравана. Это должно было бы сделать ее храброй, освободить, но она осознала неизбежное. Ее лошадь устанет. Она будет предоставлена капризам сурового плато – его неспокойной погоде и бандитам, – а у нее нет ничего, кроме кинжала и измученного животного.
Ада выпрямилась и натянула поводья. Лошадь под ней замедлила бег, ее бока покрывала пена, грудь тяжело вздымалась.
Ветер трепал порванное на спине платье, немного охлаждая жар скачки. Руки у нее были липкие, а во рту чувствовалась горечь.
Габриэль нагнал ее даже раньше, чем она успела сползти с седла и упасть в высокую густую траву.
– Почему ты сбежала?
Ноздри Габриэля трепетали вместе с каждым резким вдохом. Когда он стал спешиваться, его одежда зацепилась за луку седла. Он сбросил мешающее платье через голову и швырнул в траву. Темные шерстяные бриджи облегали стройные ноги. Туника, выкрашенная в темно-синий цвет полуночного неба, натянулась на широкой груди, завязки у горла свободно болтались, открывая шею – более светлая кожа и темные волосы.
– Я знала, что под этим одеянием ты мужчина. Не хочешь снять что-нибудь еще?
Он схватил ее за плечи и рывком поднял на ноги.
– Я задал тебе вопрос, – сказал Габриэль.
– У меня перехватило горло от страха.
Темные глаза пристально смотрели на нее.
– Ты смеешься надо мной.
– Конечно. Я убегала от тебя, и ты знаешь это.
– Ты убила того человека.
Кровь и сияющие драгоценности. Агония смерти. Недели изоляции, закончившиеся в огне. Она отбросила эти воспоминания и сосредоточилась на этом загадочном опасном человеке. Габриэль. Играть с ним было более занимательно. А если у нее есть хоть какой-то шанс вернуться в Толедо, ей нужно больше узнать о нем.
– Я? Убила человека? Ты уверен, что не путаешь меня с кем-то?
Он сердито сдвинул брови.
– Я видел тебя!
– Но это не могла быть я, сеньор. Мой кинжал бесполезен. Ты сам это сказал. И я всего лишь женщина.
Он стоял там, лицо – непроницаемая маска, палец все еще указывал в пустоту. Только когда она улыбнулась, он отреагировал – не жестокостью или новыми гневными словами. Он просто отошел, перекрестился и опустился на колени. Он опустил голову. Ада не могла разобрать слова, которые он бормотал, но смысл их был ясен.
На одно мгновение ей захотелось тронуть его за плечо и попросить об одолжении.
Помолиться и за нее тоже.
Какая нелепость.
Она порылась в седельных сумках Фернана и нашла полупустую фляжку молодого эля. Выпила его жадными глотками, потом плеснула на руки. Все тщетно. Пальцы, ладони, руки – все осталось покрыто липким красным.
– Не хочешь исповедаться?
Она испуганно взвизгнула.
– Вы в монастыре всегда так подкрадываетесь к людям? Или ты слишком трепетно хранишь обет молчания?
– Я не давал такой клятвы.
– А о каких еще клятвах мне следует знать?
– Целомудрие, – сказал он хриплым голосом. – Помимо всего прочего, я поклялся хранить целомудрие.
– Я не удивлена.
Дрожь, как будто от холода, охватила ее. Эта дрожь исходила изнутри. И вот опять. Ее руки дернулись, и фляжка упала на землю, расплескивая содержимое.
Габриэль сохранял терпение. С трудом. Молитва, казалось, совершила чудо, но стоило ему встать перед ней, как спокойствие покинуло его. Ее платье, разорванное на спине, свободно свисало по плечам. Он принял решение быть сильным и полезным своей новой подопечной, этой сварливой женщине, но каждое ее движение было угрозой: ты нарушишь свои клятвы. Он вытащил свою фляжку.
– Вытяни руки. Позволь мне помочь.
– Спасибо, я сама.
– Ты думаешь, что, потому что я дал клятву повиноваться и воздерживаться от насилия, я не могу быть сильным?
Улыбка приподняла уголки ее губ, на одной щеке появилась ямочка. На левой.
– Ты не можешь драться, или выйти из себя, или лечь с женщиной? Как же ты находишь выплеск своей энергии?
– В молитве и размышлении.
Она коснулась его ладони. Ее пальцы, словно змеи, скользили вверх по его руке.
– Это помогает?
– Лучше, чем опиум.
Ее кривая улыбка стала шире.
– А ты его пробовал?
– Нет, – ответил он, движением плеча освобождаясь от ее отвлекающего прикосновения. – Но я вижу, что тебе он приносит только фальшивое умиротворение.
– Оно не фальшивое. Только если я не...
Она содрогнулась и уронила голову.
– Что?
Она глубоко вдохнула, плечи поднялись от вдоха.
– Оно не фальшивое, пока у меня есть еще опиум.
Габриэль поднял ее подбородок.
– Чтобы признаться в этом, требуется смелость.
Она отпрянула.
– Дурачок, это было не признание – всего лишь правда. Если бы вы, такие добродетельные люди, не отбирали его у меня, я бы чувствовала себя лучше. Я была бы лучше.
Она скомкала ткань в своих дрожащих руках. Скрутить, сжать, освободить. Дрожь еще сильнее. Ее глаза затуманились.
– Inglesa, ты хорошо себя чувствуешь?
– Конечно, нет! Это все твоя вина. Твоя и твоего задания утащить меня подальше от мира.
– Ты хочешь сказать – подальше от ближайшего аптекаря.
– Да! Ты мог бы оставить меня в покое. Со мной все было бы в порядке. – Она презрительно усмехнулась и плюнула ему на ноги. – Лучше, чем быть здесь с тобой.
