— Я никогда не понимала, почему он так ненавидит тебя, Кэссиди. Он всегда срывал зло на тебе, когда сердился на кого-нибудь из домашних.
— Это потому, что я единственная, кто смеет ему возражать. Такие люди, как Генри, вообще не терпят возражений. Я его нисколько не боюсь, и его это выводит из себя.
— Пожалуйста, береги себя, — попросила Абигейл и достала из кармана письмо, запечатанное сургучом. — Я хочу оставить это для Генри в гостиной на столе. Здесь я сообщаю ему о нашем побеге.
Кэссиди открыла ящик комода около кровати Абигейл.
— Какая досада, что у тебя такое старое белье, — снова вздохнула она. — Генри досталось от отца целое состояние, но он скупится потратить на нас лишний пенс.
Абигейл вытащила из-под кровати небольшой саквояж.
— Теперь это уже не имеет значения, — сказала она. — Мне много не надо. Мой возлюбленный обещал купить мне красивое белье, много нарядов и вообще все, что я только пожелаю.
И опять на лице Кэссиди отразилось сомнение.
— Ах, если бы я что-нибудь знала об этом человеке, мне было бы легче перенести расставание!
— Уверяю тебя, — откликнулась Абигейл, — когда ты с ним познакомишься, то поймешь, что мне повезло с мужем. Он хороший человек, любит меня и к тому же скоро унаследует высокий титул и огромное состояние.
Укладывая в саквояж вещи сестры, Кэссиди с трудом сдерживала слезы. Она старалась не вспоминать о том, что, когда останется одна, ее жизнь превратится в ад. Главное, чтобы Абигейл была счастлива.
Обычно невозмутимое лицо Генри перекосило от злости. Распахнув пинком ноги дверь спальни, он схватил Кэссиди за руку и потряс у нее перед глазами письмом Абигейл.
— Что все это значит, милочка?
Всю ночь Кэссиди не смыкала глаз. Она поняла, что настал тот самый страшный момент расплаты.
— Ты не хуже меня знаешь, что это письмо Абигейл, — сказала Кэссиди, вырвав руку. — Она уехала, и ты больше не будешь ее мучить.
Генри уже замахнулся, чтобы дать ей пощечину, но что-то в ее взгляде остановило его.
— Не волнуйся, я ее отыщу, и она поймет, что не следовало так поступать! — пообещал он. — А сейчас немедленно рассказывай, куда она направилась.
Кэссиди отрицательно покачала головой.
— Даже если бы я знала это, то все равно бы тебе не сказала. Я рада, что она сбежала.
Он так грубо толкнул ее, что Кэссиди ударилась головой о дверной косяк. Однако ее взгляд был по-прежнему тверд.
— Папа и мама не учили тебя подобным манерам, — с презрением сказала она. — Если бы ты не был таким жестоким, Абигейл не решилась бы бежать из дома.
— Да что ты понимаешь в жизни! — рявкнул Генри. — Конечно, от вас с Абигейл не дождешься благодарности, однако я делал все возможное, чтобы у вас был кров над головой и пища на столе. Чего еще вам не хватает? Что же касается отца и матери, то, даже если бы родители остались живы, они бы снова отправились во Флоренцию, Египет или Индию, а вас оставили бы на мое попечение. Их больше волновали археологические открытия, а свои родительские обязанности они переложили на мои плечи.
— Нет, Генри, — возразила Кэссиди, — это ты не знаешь, что такое жизнь. Тебе кажется, что ты центр мира. Тебя не интересует ничего, кроме собственных нужд. Жизнь не доставляет тебе никакой радости, и ты не любишь людей. Даже твои дочери боятся тебя.
Губы Генри задрожали от гнева.
— Я всегда знал, что с тобой хлопот не оберешься! — воскликнул он. — Ты все делаешь мне наперекор. У тебя отвратительный характер. Это потому, что тетя Мэри тебя разбаловала!
— Да, я всегда буду возражать тебе, Генри, потому что ты не прав. Я буду спорить с тобой до самой смерти.
— Когда-нибудь ты раскаешься, Кэссиди, — пригрозил брат. — Я не отступлюсь до тех пор, пока не выбью из тебя эту дурь и не приучу тебя к послушанию.
Генри стремительно вышел из комнаты и, вытащив из двери ключ, вставил его с другой стороны.
— Я уверен, — сказал он, стоя в дверях, — что очень скоро ты образумишься. Я не выпущу тебя из комнаты, пока ты не ответишь, где твоя сестра.
— Я тебе ничего не скажу, Генри, — ответила Кэссиди, глядя прямо ему в глаза.
Он захлопнул дверь, и она услышала, как щелкнул замок. У нее по щекам покатились слезы. Кэссиди знала, что Генри на все способен. Однако, что бы он с ней ни сделал, она не уступит и не станет просить о пощаде.
Кэссиди упрямо покачала головой.
— Когда-нибудь я тоже отсюда уеду, — прошептала она и, опустившись на кровать, стала смотреть, как по небу плывут облака.
Глава 5
Корабль неторопливо резал носом волны Ла-Манша, приближаясь к берегам родной Англии. Рейли стоял на палубе и вглядывался в туманную даль. Им овладела странная задумчивость. Он давно не был дома, однако не находил в своей душе чувства радостного ожидания встречи с родиной.
Прошло уже несколько месяцев с тех пор, когда его товарищи по оружию вернули нации самоуважение и с честью возвратились в свои семьи. Между тем самого Рейли, едва не умершего от ран, никто не ждал. Не было никого, кто бы мог с радостью встретить его и оценить его отвагу.
Сильный ветер наполнял паруса и трепал черные волосы Рейли. Ему казалось, что он делает ошибку, возвращаясь в Англию. Холодный ветер словно касался ледяными пальцами его оголенного сердца.
— Вы еще слишком слабы, полковник, — проворчал Оливер. — Лучше бы вам спуститься в каюту и подождать, пока корабль пришвартуется. Вам надо набраться сил. Впереди столько торжеств, которые будут устроены в вашу честь.
— Не называй меня полковником, Оливер, — попросил Рейли. — Ты же знаешь, что я вышел в отставку.
— Я помню, сэр, — вздохнул бывший ординарец. — Но мы так долго состояли на службе у Его Величества, что теперь трудно привыкнуть к отставке.
Рейли взглянул на ординарца. Этот проворный человечек был на редкость жизнерадостным. Он неотлучно находился при своем командире, когда Рейли изнывал от ран на больничной койке и призывал смерть, чтобы та избавила его от невыносимых страданий. Оливер убеждал Рейли, что жизнь стоит того, чтобы за нее бороться. Несколько раз Рейли заглядывал в глаза смерти, но всякий раз слуга возвращал его к жизни. Усердие и оптимизм ординарца помогли справиться с болью.
За те долгие недели, на которые растянулось выздоровление Рейли, невидимая стена, разделявшая солдата и офицера, хозяина и слугу, исчезла, однако, как только Рейли поправился, Оливер снова принялся заботливо блюсти субординацию.
Рейли и сам не знал, в какой именно момент к нему вернулась воля к жизни. Просто однажды утром он проснулся и обнаружил, что за больничным окном светит солнце, поют птицы и благоухают цветы.
Две недели назад он выписался из госпиталя и теперь возвращался домой.
