Еще прекрасен Город мой в золотом уборе осенней листвы. Еще хрустально-прозрачен воздух и бездонной синевы полно небо. Но уже по утрам прихватывает лужицы нежный ледок. Еще не скоро дожди смоют всю эту красу, и наступит тяжелая, мучительная пора Предзимья. Но уже близко Время Ветров, и неумолимо стекает с ветвей листопад.
Скоро все будет прозрачно и тонко. Скоро настанет то краткое и странное время, когда тайнам и призракам Моего Города негде будет укрыться, и в эти недолгие дни, до Предзимья, их невзначай будут видеть и слышать даже те, кто замечает только очевидное и больше ни во что не верит.
Наступает Время Призраков.
Иногда я жалею, что мне не удалось уговорить Павла Филонова[6]остаться в Москве. Мне кажется, что только он смог бы изобразить Москву такой, какой вижу ее я, – такой, какая она сейчас, такой, какой она была, и такой, какой она могла бы быть. Она многомерна, она подобна кристаллу с миллиардом граней, и я вижу все ее измерения одновременно. Я вижу обитателей всех ее измерений. Я вижу те точки, где эти измерения пересекаются и переходят друг в друга, я вижу, как порой их обитатели пересекают незримую границу между реальностями и возвращаются обратно, не замечая этого. А некоторые видят за поворотом то, чего нет, но могло бы быть. Как мой художник.
Вот он идет по Садовому кольцу, смотрит по сторонам. Замечательная улица. Она идет через Всю Москву, и все измерения Моего Города нанизаны на нее и стянуты ею воедино, и обитатели всех его измерений любят здесь гулять.
Интересно, многих ли он видит? И многие ли из них вообще замечают друг друга?
Выйдя из ЦДХ, Андрей постоял немного, подставив лицо осеннему солнцу. Последние ясные деньки, скоро зарядят дожди. Хороший день. Во всем хороший – еще одну работу купили. Графику. Тот самый ясень на Поварской и солнечный портал. Удачный день. Красивый. Но холодный.
Андрей уже собрался направиться через мост домой на Остоженку, когда краем глаза уловил что-то не то. Вот что это было за «не то», он в первое мгновение не понял, хотя тут же насторожился, как пес. Снова внимательно обвел взглядом окрестность. Да нет, все на месте. Парк искусств на месте, Петр этот кошмарный, приплывший сюда волей Церетели… Все на месте. И все же что-то не так. Ощущение какое-то нехорошее. Нет, не Охотница, это точно…
Андрей медленно повернулся и пошел через парк к Петру. Мимо новых скульптур и старых, выселенных со своих мест памятников. Когда проходил мимо Железного Феликса, пробрала внезапная дрожь – впечатление было такое, что эти статуи собрались тут не по чьей-то воле, а сами по себе. И что-то задумывают. Что-то решают. И мысли их темны, холодны и тяжелы, как их бронза-Андрей ускорил шаг. Холодно. Холодно так, словно на тебя смотрит потусторонний взгляд и дышит в спину ледяное дыхание.
Брось, это просто ветер…
Черт, Петр был ближе! Бронзовый парусник еле заметно, но сместился, у Андрея глаз был в этом наметан. Прошлый раз он был на какие-то сантиметры дальше, а сейчас словно пытался причалить и сойти на сушу в чужом ему городе. Почему-то это было неправильно, хотя лично к Петру – настоящему Петру – Андрей претензий не имел. Как художник даже был благодарен безбашенному царю.
Но статуи не должны двигаться…
Кто это бьет хвостом у дверей,
Не замечая удивленья проходящих людей,
Кто курит папиросы сигарного цвета,
Щуря серебряно-карие глаза?
Андрей вздрогнул от неожиданности. Холод мгновенно ушел, словно кто-то убрал с плеч ледяные руки. На набережной пела девушка – кругленькая, теплая, как чашка шоколада в холодный день. Андрей был уверен – она из тех самых уличных музыкантов, которые появляются непонятно откуда и попадаются совершенно в разных местах и так же стихийно и неожиданно исчезают. Иногда ему даже казалось, что они из той самой другой Москвы, которую он иногда видел и запечатлевал в рисунках. Он остановился послушать. Выудил из кармана сотню – сегодня при деньгах как-никак – и положил в раскрытый гитарный кофр. Девушка кивнула, продолжая петь:
Кто походкой своей напоминает зверя,
Кому все так легко на свете верят,
Чья кожа отливает золотистым цветом
И кому так легко отбегать назад?
Ее шаги легче сапога из лунной кожи.
Ее улыбка сбивает наповал весь метрополитен.
Она шагает по бульвару и по головам прохожих,
А когда никто не смотрит – проходит мимо стен…
Андрей чуть не вскрикнул, когда под звуки этой песенки прямо у него на глазах из ограды церковки на углу Голутвинского вышла девушка в светлом пальто, с длинной русой косой. Даже не подумала воспользоваться открытыми воротами. Андрей больно ущипнул себя за руку: перейдя через переулок, она снова вошла в стену и появилась из стены, срезав угол. И пошла себе по набережной в сторону Большого Каменного моста как ни в чем не бывало.
Андрей затравленно оглянулся – песенное наваждение? безумие?
Она никогда не совершает неудачных ходов.
Ей приносят розы почти каждый день,
Не замечая, что у нее отсутствует тень.
И имя ей – Кицунэ.
Больших Городов…[7]
Кицунэ?!
Девушка-оборотень, девушка-призрак?
Ну и что?
Мало, что ли, призраков в Москве?
Захотелось посмотреть, что она будет делать дальше, и Андрей пошел за ней следом. До сих пор сквозь стены и запертые двери на его памяти проходил только неуловимый Черный Принц.
Девушка-проходящая-сквозь-стены отличалась от других пешеходов, и Андрей присматривался довольно долго, пока не понял, что это из-за старомодного силуэта ее пальто с пояском и берета с хвостиком. Как будто она сбежала из старого фильма, с выцветшей пленки. Она остановилась напротив «Красного Октября» и некоторое время смотрела на красные кирпичные здания. Андрей тоже посмотрел – и замотал головой. Здания колыхались, как в жарком летнем мареве, расплывались, таяли, открывая вид какой-то совсем незнакомой Москвы. Зажмурился, открыл глаза – нет, все на месте. А девушка уже снова шла. Время от времени она останавливалась, чему-то улыбаясь, смотрела внимательно на очередную лужу, оставшуюся после вчерашнего дождя, легонько топала по ней. Лужа никак не реагировала, девушка вздыхала – ну не получается брызги устроить, потом вскидывала голову, опять улыбалась каким-то своим мыслям и шла дальше. Легко-легко шла – как плыла над тротуаром. Вдруг сбилась с шага, оглянулась, наткнулась на Андреев взгляд и замерла. Снова оглянулась – и почти побежала, вернее, полетела. В ее глазах был тот же ужас настигаемого Охотницей, что был хорошо знаком ему самому. И если упустить ее сейчас, вдруг подумал он, то никогда не отыскать ключа к своим страхам. Он бросился за ней. И ни за что бы ему ее не догнать, но тут она оступилась и неловко упала. Вскочила. Андрей настиг ее и попытался схватить за рукав. Черта с два. Рукав просвистел сквозь пальцы. Она метнулась в сторону, и Андрей отчаянно крикнул:
