А вот сейчас, вот прямо сейчас!
Он вскочил — как был, в майке и трусах. Подбежал к телефону, даже не подумав, будут ли в отделении слушать его пьяный голос. Сейчас он был почти что правозащитником — по крайней мере, в том, что касается его прав.
— Слушаю, — раздался в трубке несколько сонный и спокойный голос.
— Алло, милиция? — уточнил, слегка задыхаясь от праведного гнева, Павел Александрович. — Тут это… Недоразумение вышло…
Он вдруг задумался — а что именно ему говорить? Диктор по телевизору угрожает ему, Павлу Александровичу?..
Как бы он ни был пьян, он отлично понял, что ему на это скажут и в каком направлении пошлют.
Но тот, кто был на другом конце провода, сам пришел ему на помощь.
— Гражданин Царьков? Павел Александрович? — осведомился все тот же ленивый заспанный голос. — Никакого недоразумения нет. Сегодня ночью вас должны убить. Никто вам не угрожает, вас просто предупредили. По-человечески предупредили. И помешать этому — не в нашей компетенции.
— Как? — почти выкрикнул Павел Александрович. — Это… сговор?!
Он, кажется, даже слегка протрезвел.
— Никакой не сговор, как вы не поняли, гражданин Царьков! Мы не можем вмешиваться в юрисдикцию высшего суда. Конечно, вы можете попытаться дать взятку. Вы ведь сами когда-то брали — и много брали, Павел Александрович. Но высшие судебные органы взяток не признают. Прощайте, всего вам хорошего.
В трубке послышались гудки.
Некоторое время Павел Александрович бессильно сидел перед телефоном. Возможно, так прошел час. Из комнаты в коридор доносились звуки, издаваемые телевизором — но ему теперь было совершенно все равно. Ему вообще все вдруг стало все равно.
Павел Александрович поднялся — разом обрюзгший, довольно неприятного вида старый человек с красным лицом и маленькими бегающими свиными глазками. Впрочем, наблюдать за ним здесь было совершенно некому.
Он, слегка пошатываясь, медленно направился в ванную. Слишком медленно.
Нужно было освежиться, попробовать согнать с себя хмель — а уж потом думать, что все это значит.
В ванную. За эту мысль он и ухватился.
Он скинул с себя порядком засаленную одежду, пошатываясь, шагнул в ванную, включил душ. Вода была холодной, почти что ледяной — но нисколько не освежала. Ему вдруг стало еще хуже.
И тут же его отвлек какой-то посторонний звук, раздавшийся в квартире. Павел Александрович сперва даже не понял, что это может означать, он повернул голову, запнулся ногой о край ванны…
А потом была темнота. И боль, адская боль в ноге.
Кажется, он еще и головой приложился. Павел Александрович некоторое время лежал неподвижно, не в силах сделать хоть какое-то движение. Потом открыл глаза. В них ударил свет электрической лампочки под потолком. Где-то у ног журчала вода. Должно быть, душ.
Он попытался сесть. И тут же взвыл от боли, пронзившей, как казалось, не только бедро, но и весь левый бок.
Павел Александрович обессилено откинулся на спину.
Что же делать, что же ему теперь делать? Надо — врача. В больницу. Срочно.
И в этот момент он с ужасом понял, что не один в этой квартире. Здесь был кто-то еще. Кто-то посторонний. Он явственно услышал звук шагов в коридоре, потом тихонько приоткрылась дверь в ванную.
Кто-то стоял на пороге.
Он хотел позвать на помощь — ну, пускай это вор забрался в квартиру, но он же тоже человек. Неужели возьмет — и бросит?!
Но крик о помощи отчего-то замер у него в глотке, так и не родившись.
«Сегодня… ночью… вас должны… убить…»
Он снова сделал отчаянно усилие, попытавшись развернуться, чтобы увидеть этого человека. И снова бессильно взвыл.
Вошедший голоса не подавал. Стоял и молча смотрел на человека, извивающегося в ванной. Потом произнес только одно слово:
— Свинья.
Прозвучало это презрительно и как-то очень буднично. Голос принадлежал мужчине — это единственное, что смог понять Павел Александрович.
Потом человек сделал несколько шагов — так, чтобы оказаться в поле зрения Павла Александровича.
Его лицо было совершенно незнакомым. Хотя… Быть не может, чтобы он был из ЭТИХ! Этого просто не может сотвориться!
— Ну, тебя ж предупреждали по-хорошему, — произнес человек, слегка растягивая слова.
И эти слова пробудили в Павле Александровиче тот самый пыл, который заставил его звонить в милицию и требовать прекратить хулиганство.
— А что это вы мне тыкаете?! — из последних сил рявкнул он.
— А почему бы и не тыкать? — Незнакомец изобразил удивление. — Думаешь, тыкать могут только такие свиньи вроде тебя? И не на кого-нибудь, а на пацанов, у которых нет богатых родителей, чтобы тебе заплатить?
Он был из ЭТИХ!
— Водярой от тебя шмонит. — Незваный гость неодобрительно поморщился. — Думаешь, зачем тебя предупреждали, козел? Да затем, чтобы ты пошел — и повесился. Или — чтоб из окна прыгнул. И мне легче, и тебе не так обидно. А ты — не внял.
— Я… да я могу…
— Знаю, знаю, что ты можешь. Денег мне предложить можешь. Верно, бывший майор? Откуда у простого советского майора, начальника отделения военкомата, такие денежки, что он водяру до сих пор глушит тоннами? И не беднеет. Может, объяснить ТЕБЕ? Думаешь, я возьму что-то из твоих свинских денег? Знаешь, как оно в Писании сказано? «А на добро их не простерли руки своей».
Царьков лежал молча. Возражать было нечего. Хотя… оставалась одна надежда. Может, вошедший пожалеет его возраст?
— Я мог бы оставить тебя подыхать от цирроза. Может быть, ты мучился бы гораздо дольше, — задумчиво говорил незнакомец. — Только ты не понял бы, за что мучаешься. Тебе же надо все объяснить-разжевать. Вот и приходится… — он почти дружелюбно пожал плечами. — Так что, вспоминай, дружок, вспоминай. Вспоминай, как ты одного парня с невестой в медовый месяц разлучил. Как ты орал на домашних, нормальных парней, как ты угрожал, как ты угрозы исполнял. Ты для них был преддверием ада, козёл. И сдохнешь ты у меня по– козлиному.
— Так сколько лет прошло! И потом — я же военный, я же приказ выполнял! — Павел Александрович едва дышал, слушая речи незнакомца.
Тот усмехнулся.
— Приказ, говоришь? Твари в Нюрнберге тоже про приказ говорили. На покойничка все хотели свалить. Приказ по-разному можно выполнять. И на садизм тебе приказа не было. И взятки брать тебе никто не приказывал.
— Да кто… ты… такой?.. — отчаянно спросил Павел Александрович, — его ногу вновь скрутило болью.
— Твой звездец. Персональный. Не только твой, правда, — улыбнулся незнакомец.
— И ты? А они? В телевизоре? Как это? — Павел Александрович с ужасом смотрел на человека.
