Никто из нас не играет на скрипке. Но зато мы очень любим разговоры о сложности души, которые помогают нашему коллективу выдерживать конкуренцию цельных натур.
Дуэль
Дошло до того, что он бросил в меня перчатку, но не попал.
Я поднял перчатку и протянул ему. Он взял перчатку двумя пальцами, как шелудивого котенка, сунул в карман, а пальцы вытер носовым платком.
– Значит, дуэль? – с удовольствием выговорил он, гордясь.
– Дуэль так дуэль, – пожал плечами я.
– Выбирайте оружие, – сказал он и набрал в легкие столько воздуха, что чуть не полетел.
– Телефон, – сказал я. – Мне удобнее всего телефон.
В назначенный час ко мне пришел секундант, я набрал номер, и дуэль началась. Первым стрелял он.
– Вы подлец, – сказал он.
– Совершенно с вами согласен, – сказал я.
– Не иронизируй, мерзавец! – закричал он.
– Вы зря теряете время, стреляя вхолостую, – заметил я. – Все это я уже давно знаю. Хотелось бы чего-нибудь новенького.
– Кретин! Бездарь! Негодяй! – выпалил он.
– Это лучше, но все еще слабо, – сказал я. – Напрягите воображение.
– Сволочь… – прохрипел он. – Стреляй, гад!
– Вы забыли сказать, что я подонок, гнусная тварь, алкоголик, баран, сукин сын, прохиндей, блюдолиз, лизоблюд, козел и дерьмо. В особенности – дерьмо.
В трубке наступило молчание, а потом испуганный голос его секунданта сообщил:
– Он убит…
– Жаль, – сказал я. – Это был чистый ангел, а не человек.
Зонтик
Вдруг пошел дождь из букв. Сначала мелкий, которого никто не замечал, а потом настоящий ливень. Буквы были черные, пахнувшие типографской краской. Их потоки застилали свет. Падая на землю, дождь превращался в густые черные лужи из букв, копошившихся, как клубок червей. Их и прочесть нельзя было толком.
А дождь все лил и лил, похлестывая землю черными типографскими строчками. Некоторые умудрялись читать их на лету, пока они не превращались в лужи. Другие глотали их и умирали от несварения желудка. Я поступил иначе.
Я набрал достаточное количество твердых знаков и смастерил из них зонтик. Пришлось проявить терпение, потому что твердые знаки теперь – редкость.
Хулиганы
Всю ночь под окнами слышались пьяные крики и песни. Кого-то били, кто-то визжал и матерился. К утру все утихло. Я вышел на балкон и увидел, что на небе кривыми буквами нацарапано непристойное слово. Оно тянулось с запада на восток.
Как назло, день выдался безоблачный, и слово очень бросалось в глаза. Буквы были черные и жирные. Видимо, писали углем.
Прохожие пробовали не обращать на надпись внимание. Но дети настойчиво требовали объяснений. Мамаши на ходу выдумывали какие-то сказки воспитательного характера, стараясь не разрушить у детей светлого чувства оптимизма.
На следующий день прилетели вертолеты. Под брюхом каждого из них висел человек с мокрой тряпкой. Все вместе они старались стереть неприличное слово. Небо основательно запачкали, но надпись все равно было видно.
Наконец пошел дождь и все смыл.
А ведь можно было в ту ночь позвонить в милицию. Никто этого не сделал, и я в том числе. В следующий раз они будут пить водку и закусывать луной вместо плавленого сырка. Об этом стоит подумать.
Черт
– Вы черт? – спросил я.
– Конечно, черт, – важно согласился он. – Разве не видно?
– Не видно, – сказал я.
Он показал мне хвост и продемонстрировал копыта и рожки. Рожки подсвечивались изнутри красными лампочками. На каждом копыте стоял штамп ОТК и Знак качества. Хвост был сделан из мохера.
– Ну? – спросил он.
– Жаль, – сказал я. – Я совсем не так представлял себе черта.
– А как? – опешил черт.
– А вот так, – сказал я и вывернулся наизнанку, как варежка. Мне стало темно внутри себя и немного стыдно. Не знаю, чего он там увидел. Я бы сам хотел на это посмотреть.
Когда я вывернулся обратно, черт был уже далеко. Он скакал на своих копытах, поджав хвост и обхватив голову руками. Крик его был невыносим.
Кроты
Я хожу по лесу, всматриваюсь в рисунки на листьях, глажу кору деревьев и ни о чем не думаю. А в это время тихие кроты роют свои темные норы.
Я слушаю птиц, смотрю в небо и дышу всей грудью. А слепые кроты упорно и трудолюбиво плетут подземную сеть.
И вот когда я думаю, что умиротворен и успокоен гармонией природы, лес внезапно обрушивается, подточенный миллионами кротов. Корни обнажаются, и я вижу деревья целиком. Они лежат тут и там, преграждая дорогу, а с корней, точно кровь, капает красная глина.
Это так некрасиво и так похоже на правду, что кроты в испуге зарываются глубже и продолжают работу там. Они роют и роют, и неизвестно, до чего они еще дороются.
Вся земля в невидимых, тайных извилинах, точно мой мозг, модель которого здесь описана.
Голова
Наконец я не выдержал и взмолился.
– Господи! – сказал я. – Что мне делать с этой дурацкой головой? Я не желаю понимать все на свете! Я от этого страдаю. Мне надоело все видеть и все слышать. У меня голова раскалывается!
После некоторого молчания сверху раздался недовольный и, как мне показалось, сонный голос:
– Чего ему нужно?
– Башку новую хочет, – перевел мои слова другой, более грубый голос.
– Так дайте, в чем же дело? И не отрывайте меня по пустякам, – капризно сказал первый голос.
– На складе только синтетические, – сообщил грубый голос.
– Ах, оставьте меня в покое! – раздраженно проговорил первый.
И тут же ко мне на стол упал большой полиэтиленовый пакет, на котором болталась этикетка: «Голова мужская. Размер 58».
Я надел новую голову и посмотрел вокруг. Рядом со мною раскачивались огромные вопросительные знаки, из-за которых ничего не было видно. Они колыхались, как водоросли, а я смотрел на них безразлично, точно на дальних родственников. Они не вызывали во мне никаких эмоций.
На дне полиэтиленового пакета я обнаружил бумажку: «Проданная голова обратно не принимается и не обменивается». Но даже это оставило меня равнодушным.
Конец света
К этому дню готовились очень тщательно. Заранее напечатали пригласительные билеты, назначили докладчика и выступающих в прениях, привели в порядок микрофоны. Но народу все равно пришло мало. Многие предпочли смотреть конец света по телевизору.
